Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Филби перебрался в Советский Союз, где раньше никогда не был, увидел своими глазами нашу жизнь и, наверное, не на шутку удивился. Открылась новая страница в эпопее Филби, менее романтическая, окрашенная всеми цветами нашего живописного быта и суровыми порядками секретной службы.

Нелегко привыкал Филби к новой жизни, многое раздражало его, нехватку друзей и живого воздуха ему пытались компенсировать развлечениями, поездками по стране, выписали ему английские газеты, за которыми он конспиративно ходил на главпочтамт, выделили и четырехкомнатную квартиру в старом доме, окруженном запущенными типично московскими двориками Освящая архитектура «коробок» и помпезные кирпичные строения номенклатуры вызывали у него неподдельный ужас). В общем, по меркам простого советского человека жил он вполне прилично, правда без собственной дачи, в отличие от многих его боссов, спустившихся с партийных небес. Получал приличную пенсию, если не ошибаюсь — 500 рублей. Никаких званий, как считают на Западе, не имел.

Неприхотлив был Филби, не жаждал он ни собственности, ни роскоши. Вполне хватало ему тихого уюта центра Москвы, заботливой женской руки, кухоньки с замысловатыми специями, соусами и горчицами, пластинок Шопена на старом проигрывателе.

Библиотеку свою он без особых трудов получил из Лондона: английские власти, блюдя священные законы собственности, не ставили палок в колеса и, кстати, свободно пускали в Москву его родственников.

На книжных полках стояли внушительные фолианты в сафьяне, не читать которые в начале этого века считалось так же неприлично, как разрезать рыбу столовым ножом: «История» Маколея, «История» Пипса, Босвелл о докторе Джонсоне, «История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, Томас Карлейль, Ренан, Геродот, Плутарх, Тацит, совсем забытые сегодня английские романисты XIX века Троллоп, Кингсли, Хоуп. К современным беллетристам Филби относился снисходительно, правда ценил своего друга и бывшего коллегу Грэма Грина (он навещал его, будучи в Москве); детективы, особенно о разведке, не читал — они вгоняли его в сон.

Жизнь в Москве постепенно входила в свою неумолимую колею.

Пришла любовь — Руфа, сотрудница научного института, красивая светлоглазая женщина, ставшая его женой.

С женами у Филби было непросто: с первой брак был фактически фиктивным, и они вскоре разошлись; вторая жена, Айлин, умерла, родив ему несколько детей; третья, Элеонора, разошлась с ним вскоре после его побега в Москву.

Что говорить, задохнулся бы без Руфы Ким от одиночества, он любил ее, верил ей до конца дней.

Вскоре решил он подвести итоги и написать мемуары — сложность невеликая с его легким пером и типично английским, горьковатым юмором — думал, наверное, что, как в доброй старой Англии, год работы — и книга выйдет в свет. Не тут-то было! Не так это было просто в стране, где всегда на страже армии штатных и нештатных идеологов, а тут еще признания в шпионаже в пользу вечно окруженной недругами державы! Где это видано? Где это слыхано? Какая разведка? Нет у нас разведки! Как у кота Бегемота: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус!»

И все же книгу он написал, но далась она трудно: пресс цензуры давил беспощадно.

И все же по тогдашним стандартам книга вышла быстро: в 1968 году в Лондоне, с предисловием маститого Грэма Грина, взорвалась сенсацией и несколько раз переиздавалась. Почему в Лондоне? Да потому, что пробивали книгу как «активное мероприятие», разоблачавшее британские спецслужбы, иначе кто бы дал санкцию? Ким сумел сохранить в книге некую объективность и не опустился до уровня партийной печати, умевшей гоняться за ведьмами. Но, конечно, он не написал и четверти того, что хотел, а жаль…

Казалось бы, любой истинный патриот Отечества тут же повелел бы перевести книгу на русский — ведь не в Англии же искать почитателей! — переводите, чтобы видели граждане, какие герои трудятся за кордоном, чтобы гордились, чтобы военно-патриотически воспитывались. Но тоталитаризм не просто туп, он обладает поразительной, совершенно уникальной способностью подрезать сук, на котором сидит, доводить свои и без того скудные духовные силы до полного нуля. Впрочем, не только тоталитаризм.

Забота о чистоте мозгов своего народа, который не следовало отвлекать от доения коров, токарных работ и выполнения плана и тем более наводить на мысли о разведывательной работе в мирное время (с войной, слава Боту, хоть немного было ясно благодаря Штирлицу), задержала перевод на годы.

А дальше — тишина, как говорил принц Гамлет. Новокунцевское кладбище:

Будто о Филби написал английский поэт Рупер Брук:

Лишь это вспомните, узнав, что я убит:
Стал некий уголок средь поля на чужбине
Навеки Англией. Подумайте: отныне
Та нежная земля нежнейший прах таит.
А был он Англией взлелеян; облик стройный
И чувства тонкие она дала ему…