Я шкурой помню наползавший танк

Раскрашенный под мухомор пляжный грибок действительно вещь мало аппетитная. Но он вещает о том, что за хилой вуалью дождя начинаются обитаемые места. Повинуясь указательному пальцу, во время плавания под мотором мы чаще общаемся при помощи жестов, Вольдемар закладывает вираж, и нос лодки вместе с гонимой впереди волной выплескивается на пологий берег.

Место действительно обитаемо, о чем свидетельствует ругань за мокрыми прическами ив. Морось сходит на нет, а пробежка по песчаной тропе – лучший подарок пятой точке тела, которая, по выражению кормчего, от долгого сидения начинает обретать форму ящика. Ориентируюсь на брань, обнаруживаю корову и жилистого, как степной вяз на ветродуе, мужика. В руке жестяное ведро, голова повязана косынкой. При виде невесть откуда взявшегося чужака с фотоаппаратом гражданин начинает смущенно оправдываться:

– Жинка захворала, а эта рогатая тварь отказывается меня принять за своего. Вот и напялил косынку, прибегнул, так сказать, к военной хитрости.

Узнав, что я из Донбасса, мужик спрашивает: докатится ли война и сюда, на берега Волчьей?

– Нам только ее и недоставало! – горестно восклицает он. – Работы в округе никакой, живём с огорода да скотины. Но всё, что выручим за картоху и молочко, без остатка уходит на лекарства.

ХИБАРКА, В КОТОРОЙ ЖИВУТ ПРИВИДЕНИЯ

Слева по борту сквозь заросли волчьего лыка просвечивает крыша заброшенной лачуги. Прежде в пойме проводил каждое лето приезжий пчеловод, но после его смерти строение перешло в собственность нечистой силы. По крайней мере, так считает рыбак из Подгавриловки Степаныч, который управляется со снастями семью пальцами обеих рук. Остальные дедко оставил в зубьях сенокосилки.

– Позавчера, – вспоминает Степаныч, – я задержался на вечерней зорьке. И вдруг слышу – как захохочет кто-то возле той хибарки, как зарыдает… Поднимаю голову и, матерь Божья, вижу над крышей привидения хороводятся. То кишкой вытянутся, то в шары собьются… Нет, вот те крест, ни капли перед зорькой не употреблял. Если желаешь знать, от самогонки у меня бессонница приключается. Лишнюю чарку употреблю, потом всю ноченьку между диваном и туалетом курсирую.

Разубеждать Степаныча мы не стали. Пусть и дальше считает, что на крыше лачуги хороводились привидения, а не сгустки комарья. Да и истерику, скорее всего, закатил обыкновенный сычик. Хотя стоит человеку навсегда покинуть стоящее на отшибе строение, как там начинают происходить не поддающиеся логическому объяснению вещи.

Тянет на высокой ноте лодочный мотор, и в этом звуке вдруг проклевываются стихотворные строчки: «Что впереди раскинется, то позади останется». Но «останется» не значит – «уйдет». Плёсы, пахнущий грибами прибрежный лес, мимолетные, словно вспышка бракованной спички, знакомства станут приобретением того, кто прошел хоть раз по этой реке и обрел успокоение из родника, который одинаково приветлив к кочевнику из орды степных волков, запорожскому казаку Мандрыке и ныне живущим. И конечно же, подобно дару небес, к тебе еще вернется образ брошенной наискосок пологого холма тропинки и желтые цветы коровяка, которые тихий дождик окрасил под цвет золотых канделябров.

Вот, пожалуй, и все о путешествии по околице войны. Осталось лишь присовокупить парочку этюдов на вольную тему…

КУКУШКИН СТОПАРЬ

Справа по борту звук отбиваемой косы. Видимо, орудие из сырого железа или же мастер никудышний. А что, переводятся потихоньку умельцы – печники, краснодеревщики, кузнецы. Однажды пришлось наблюдать за потомственным аграрием, который отбивал косу на подставке для удаления с башмаков налипшей грязи.

Подала голос кукушка, глухо, словно в бочку. И тут же вопрос с берега:

– Кукушка-кукушка, сколько мне чарок сегодня поднесут? Одна, две, три, четыре… двенадцать! Эй, подруга, будет тебе, столько мы вдвоем с Тимохой не осилим.

Не знаю, кто такой Тимоха, да и самого агрария не видать за камышами. Стучит молоток, дребезжит в неумелых руках коса.

РЕМЕЗ

Синичка-ремез предпочитает держаться подальше от человеческого жилья. И свои дивной архитектуры гнезда маскирует настолько искусно, что это я разглядел благодаря порыву ветра. Отдаю якорь и вооружаюсь биноклем. Сделанное в форме сапожка гнездо прикреплено к ветке заплетенной в косицу травой. Оно обитаемо, о чём свидетельствует голодное попискивание. А вот и родители. Суетятся, нервничают.

Выбираю якорь. К его лапам прилипли зеленые водоросли. Они хорошо видны сквозь толщу воды, изумрудные русалочьи власа, вокруг которых порхают мелкие рыбешки. Жаль, что сама русалка прячется в омуте. Наверное, не так уж хорош человек, коль птицы и сказочные существа отказываются водить с ним дружбу.

СИНДРОМ УПАВШЕГО КОРЫТА

Затянувшийся экскурс в природу я сделал умышленно. Ведь человек чувствует себя счастливым лишь в том случае, когда его плечи осыпает золотистая пыльца цветущего лоха, а не струпья сгоревших на корню хибарок городских окраин.