Я - сингуляр

Эти же вообще... Странный мир, странное время: одни прикидывают, как будут вот-вот входить в технологическую революцию, другие верят в Деда Мороза и потомственную ведьму Пелагею. Одни съезжаются на конгресс нанотехнологов, а другие надевают вышитые рубахи и прут в лес приносить жертвы Даждьбогу, Перуну, Коляде, бегают вокруг костра, прыгают через огонь, «чтобы очиститься от злых духов», хором выкрикивают на рассвете: «Красно Солнце, земно кланяемся, выйди!», а то ж может и не выйти, оно ж такое, с характером, а земля вообще-то плоская на трех китах...

Сегодня закупил кое-что из оборудования, не всякий институт такое имеет, а наш медиацентр – да, вышел довольный, пошарил взглядом, отыскивая машину. Довольно глупо, но я часто забываю, где приткнул ее в длинном ряду автомобилей. А если еще этих рядов не один...

От троллейбусной остановки донесся тихий возглас удивления, а потом голос:

– Славик! Ты стал совсем большой...

В трех шагах на меня с удивлением и странной нежностью смотрит молодая женщина с двумя раздутыми пакетами. Я всмотрелся внимательно, охнул, у меня вырвалось:

– Елена Васильевна! Господи, вы совсем не изменились!

– А ты изменился, – сообщила она. – Это когда ты покинул школу?.. Восемь лет... семь?

– Одиннадцать, – сказал я, – целых одиннадцать.

Она покачала головой:

– Как время-то летит... Да, ты знаешь, ваш историк совсем плох. Ты бы зашел как-нибудь, он тебя любил.

– И мы все его любили, – ответил я. – А что с ним?

– Да всякие болезни одолели. Да и возраст... Ой, вон мой троллейбус! Извини, побегу.

Она заспешила к остановке, а я ошалело смотрел вслед. В прошлом году вот так же встретил свою классную руководительницу и был ошарашен, что вместо старой и злобной мымры, какой она была, увидел молодую женщину!

Потом уже сообразил, что мне было четырнадцать, а ей – двадцать два, когда она приняла класс. Через два года закончил школу, ей двадцать четыре, совсем старая карга, а через десять лет мне – двадцать шесть, а ей – тридцать четыре, это, оказывается, еще молодая и красивая женщина!

Елена Васильевна, наша физичка, тогда казалась пожилой женщиной, но сейчас... Как странно, когда люди не стареют, а молодеют в наших глазах.

Но завуч, Евсей Израилевич, уже тогда был стар и дряхл. Что в мире деется, неужели и он еще не только жив, но и, так сказать, здоров, хоть и не совсем?

Не задумываясь, я сел в машину и сразу же повернул на юго-восток, там он жил и, думаю, и сейчас там. У старых людей перемены бывают редко.

В первой же небольшой пробке зародилась мысль: а оно мне надо, ну чего это вдруг, одиннадцать лет не вспоминал о школе, а сейчас вот так сразу...

А надо сразу, сказал внутренний голос. Если отложишь хоть на день, уже не поедешь, а через три дня вообще забудешь. Или сейчас, или... поворачивай и перестань о нем думать.

Когда проехал половину дороги, всплыла другая мысль: а ему оно надо? Наконец-то избавился от дебилов, что столько ему крови попортили, годы жизни отняли, а тут я снова припрусь, молодой и здоровый дуралей...

Он всегда нами занимался, напомнил я себе. Не только преподавал, но и воспитывал пусть и ненавязчиво, но постоянно.

Когда показался его дом, я подогнал на большой скорости, остановил прямо на зеленой площадке для выгула собак и, чтобы не дать себе передумать и вернуться, бегом поднялся на третий этаж.

Дверь открыла незнакомая пожилая женщина, лицо красивой старухи-аристократки, но с такими глазами и характерным разлетом бровей, что я сразу сказал:

– Здравствуйте! Вы сестра Евсея Израилевича?

Она кивнула, усталое лицо не выразило никакого интереса, но из вежливости поинтересовалась:

– Вы что-то продаете? Мы ничего не покупаем.

– Я бывший ученик Евсея Израилевича, – ответил я торопливо, – я уже бывал у него... но это было давно.

Она помолчала, выцветшие светлые глаза рассматривали меня с тем же вниманием, как смотрели бы на поблекшие обои.

– Да, – обронила она холодновато, – это наверняка было давно. Я помогаю ему в хозяйстве вот уже семь лет. Хорошо, заходите.

– Спасибо!

Уже раскаиваясь, что приехал, я проскользнул мимо нее, за спиной щелкнула автоматическими замками дверь.

Чуда не случилось, Евсей Израилевич полулежит в кресле, до пояса укрыт одеялом, исхудавший, потерявший остатки волос, их и раньше было немного, лицо похоже на печеное яблоко, беззубый рот запал, а под глазами темные, налитые кровью мешки.

Я присел рядом, в груди жалость, сказал тихонько:

– Евсей Израилевич, если спите, не просыпайтесь.

Тяжелые набрякшие веки приподнялись с таким трудом, что я почти ощутил напряжение мускулов. Белки сплошь в полопавшихся кровеносных сосудах, я содрогнулся и стиснул подлокотники кресла.

Бледные губы шелохнулись, я услышал тихий шепот:

– Я мало теперь сплю... Рад тебя видеть, Славик.

– А как я рад, – ответил я искренне, но сердце сжалось, – Евсей Израилевич, вы отдыхайте больше... Сейчас медицина каждый день с открытиями.

Он чуть усмехнулся:

– Да-да, конечно... Но мне уже не успеть. Увы, как бы медицина ни двигалась быстро, я двигаюсь быстрее. Хоть и не встаю из кресла. Что тебя тревожит, Славик?