Я - сингуляр

На балконе свежий ночной ветер охладил голову, вернее, лицо, а голова стала как будто еще накаленнее. Глаза охватили панораму трех десятков домов и широкую трассу в шесть рядов, к ней ручейками стекаются четырехрядные и двухрядные. И везде реки огоньков: сюда – бело-оранжевые, от меня – красные.

Во всех этих автомобилях – полуобезьяны, кто задержался на службе, где «платят хорошо, а я ниче не делаю», задержался не по работе, конечно, полуобезьяны и на службе думают только о том, как трахнуть вон ту и вон ту, говорят, обе хороши с задранными ногами на канцелярских столах... Другие возвращаются с дискотек, балдежек, вечеринок, групповух, из игорных клубов, ресторанов...

Никто из них и не подозревает, что скоро весь этот привычный мир исчезнет буквально в одночасье. Вся цивилизация полуобезьян, именуемая человеческой, исчезнет настолько быстро, что полуобезьяны не успеют и пасти открыть в удивлении.

Наступление новой эры идет по всем фронтам, больше всего сюрпризов ждем от нанотехнологий. Как только будут созданы наноботы, то есть крохотнейшие роботы, человек начнет быстро переходить из нынешней полуобезьяны в существо, которое уже подчиняется не эволюции, а собственной воле. То есть наконец-то сможет менять свое тело, добавлять новые органы или избавляться от старых. Ну, избавляться я не буду, я жадный, а вот добавлю очень многое. Да вообще все добавлю, что смогу ухватить. Понятно же, что полуобезьяны, что талдычат о прекрасности человеческого организма и невмешательстве в его божественное устройство, останутся в обезьяннике, а мы пойдем дальше.

В нанообщество то есть. Мы перестанем быть полуобезьянами, сиречь человеками, и станем наносапиенсами. А это совсем другой мир. Вход Люше, Василисе, Демьяну, Лариске и прочим существам – заказан.

Жутковато, конечно, представить, что у того существа, кем я стану, не будет даже пола... как не будет инстинкта размножения, что постоянно заставляет нас совокупляться и совокупляться. И чем чаще, тем лучше. И разных баб побольше, чтоб, значит, засеять побольше грядок. Ведь то, чем засеваем, так и называется: семя.

Издалека донесся звонкий голосок:

– Милый! Все готово!

Вздохнув, я вернулся в реальность, где кухня, на кухне стол, на столе две широкие тарелки с парующими красно-коричневыми кусками мяса, с оплавленным сыром сверху, посыпанные мелко нарезанной зеленью.

Лариса опустилась по ту сторону стола, светлая и сияющая.

– Чему улыбаешься? – спросил я. – Дела твои прут в гору, знаю. Новый контракт подписала?

Она кивнула:

– Да. Контракт – это все! Но улыбаюсь не по контракту.

– А почему?

– Просто хорошо, – сообщила она.

Я посмотрел, взял нож и вилку. Мясо отделяется легко, прожарилось отлично, но нигде не подгорело, даже не пересушилось.

– Молодец, – сказал я. – В самом деле, хорошо. А ты чего не жрякаешь?

Она тоже взяла нож и вилку, но продолжала смотреть на меня, загадочно улыбаясь.

– Да так... Давно не чувствовала кайф просто от приготовленного ужина.

– Устала, – сказал я понимающе, – ничего, лопай и ложись. Это ничего, что на ночь есть вредно. При нашей жизни полезно все.

После душа она забежала ко мне в комнату, я как раз рылся в новостях нанотехнологий, заглянула через плечо.

– А что это у тебя там за страсти? Какие-то железные жуки... Жуть, это еще и увеличенное?

Я сказал злорадно:

– Это будущий процесс вживления всяких железяк в прекрасное и совершенное тело человека, представляешь? Есть такие ученые-изуверы, что предлагают такое зверство проделать со всеми людьми.

Она зябко передернула плечами.

– Да не может быть!

– Может, – заверил я еще злораднее. – Это называется начало перехода в сингулярность.

Она удивилась:

– А зачем?

Я фыркнул:

– Расширит возможности человека, как они заявляют.

– А это в самом деле расширит? – спросила она с сомнением.

– В самом, – ответил я. – Да только кому нужно такое расширение? Вторгаться в прекрасное человеческое тело...

Я выразительно посмотрел на ее пышные сиськи, но Лариска задумалась, приподняла брови.

– Ну... если это вторжение, к примеру, позволит держать верхнее ля минуту, то я бы дала вмонтировать в себя любую железку. С условием, конечно, что не будет выпирать наружу. Как вон старые имплантаты в сиськах нашей примадонны. Представляешь, прямо посреди концерта вдруг начали сползать и выпирать краями!

Мне показалось, что я ослышался.

– Что-что? Ты позволила бы вставлять в твое тело какие-то мерзкие механические чипы?

– Почему мерзкие, – сказала она с неудовольствием. – Если улучшили бы мой голос, то ничуть не мерзкие. А что значит «вторгаться»? Вон Межелайтис уже третий раз ложится на липосакцию, это что, не вторжение? И подтяжку уже делала, пусть не брешет, что только кремами. У нее щеки висели, как у бульдога! Да никакой крем не подтянет!

Я смотрел с изумлением, переспросил:

– Значит, ты не против, чтобы в твое тело запустили всяких механических амеб, что будут в тебе копаться, рыться, перестраивать...