Я - сингуляр

– Не волнуйтесь, – шепнул я ей на ухо, – я все пишу…

– Серьезно? Спасибо!

– Вот маг, – указал я на ящик на нижней полке. – Как только передача закончится, сброшу с харда на лазерный. Надеюсь, у вас есть чем прочесть.

– Есть, – ответила она. – Поразительно, в новостях про эти снимки даже и не упомянули…

– Зато показали, – ответил я, – голую Парис Хилтон… И скандал с Аней Межелайтис!

Она сказала грустно:

– Да, вам это интереснее.

– Кому это «вам»? – спросил я, задетый. – Женщины смотрят такое еще охотнее. Понятно почему?

– Почему?

– А чтоб сказать себе: «Так уже можно» – и тоже выйти голой на улицу.

Она фыркнула, передачу досмотрели уже молча. Едва пошли последние кадры с благодарностями за содействие и предоставление редких снимков, я сунул лазерный диск в узкую щель дисковода.

– Пишет в двенадцать раз быстрее, – сообщил я зачем-то. – Это быстро…

Она взглянула искоса, в голосе прозвучала обида:

– Так спешите от меня избавиться?

Я опешил, отшатнулся, выставил ладони, защищаясь от нелепейшего обвинения, ее глаза смеялись, я с трудом перевел дыхание.

– С такими шуточками… у меня вот-вот разорвется сердце!

– Почему?

– Испугался, – ответил я честно. – Габриэлла, я до жути страшусь вас чем-то рассердить.

Она посмотрела на меня искоса.

– Судя по тому, что вы рассказывали, вас это не должно тревожить.

– Не должно, – согласился я, – но как тревожит! Да что там тревожит, страшусь вас потерять как не знаю что. Даже не вас, простите, вы мне и не принадлежали, а потерять возможность вас видеть, слышать, любоваться вами.

Она помолчала, я затаил дыхание, она ответила тихо:

– Аркадий Аркадиевич, не говорите так красиво. А то мне как-то не по себе. Я не то чтобы ах-ах, за кого вы меня принимаете, я серьезная… но мои интересы, как бы без высокопарности, среди звезд. Ну вот, не получилось…

– Это не высокопарность, – сказал я горячо, – вы там, среди звезд! И вся из себя… звездная! А я тут червячусь.

– То есть, – уточнила она, – окукливаетесь?

– Пока листья жру, – сказал я сердито.

– Потом из вас выйдет звездная бабочка?

– Хорошо бы – межзвездная, – сказал я, принимая игру. – Или галактическая.

Она засмеялась, поднялась. Сердце мое остановилось в ужасе, но Габриэлла собрала чашки, унесла на кухню и поставила в раковину. Я смотрел с замершим дыханием, как она сполоснула под струей горячей воды, протерла полотенцем и аккуратно расставила на полке.

– Что ж, – сказала она, поворачиваясь ко мне, – раз уж мы пока гусеницы…

Не играя в дешевый стриптиз, она просто и без затей сбросила через голову маечку, подрыгала ногами, скидывая шортики. Улыбнулась чуточку застенчиво и сняла крохотные трусики, обнажив узкий ромбик интимной стрижки. Я не двигался, страшась спугнуть дивный миг, а Габриэлла произнесла со слабой улыбкой:

– У звездных это будет, наверное, иначе… Я в душевую.

Я проводил ее взглядом и, лишь когда скрылась за дверью, метнулся в спальню, быстро-быстро убрал все лишнее, сменил простыню и наволочки.

Она лежит со мной рядом, почти касаясь голым плечом, одеяло подтащила к подбородку. Голова кружится от ощущения, что там дальше голенькая и что на этот раз у нас будет совокупление, чему в старину придавали такое большое значение.

– Ты счастливый, – сказала она, уже незаметно перейдя на «ты», – у тебя и работа интересная, и хобби.

– Твоя интереснее! – сказал я, счастливый, здесь «ты» знаковое, а не просто местоимение. – У тебя астрономия…

– Да, я люблю ее, – согласилась она. – Но у тебя даже стены в звездных картах.

– Что карты…

Постепенно воодушевляясь, я рассказал ей о законе Мура и что стремительный взлет новейших технологий позволит рвануться биологии, медицине и вообще всей науке, а это приведет к сингулярности. Габриэлла слушала очень внимательно, не перебивала. Ее веки иногда опускались, я понижал голос, улыбка пробегала по ее губам.

– Я не сплю. Говори.

Я рассказал про неизбежную перестройку организма, что вообще-то уже началась, только это пока не связывается с первыми лучиками грядущего дня сингулярности: металлокерамические зубы, исправление близорукости хирургическим путем, вставление в глаза искусственного хрусталика, который уже лучше естественного, пластмассовые клапаны в аортах, титановые суставы…

Лишь однажды она обронила, чуть коснувшись рукой моих вялых гениталий, а они всегда вялые, когда увлекаюсь разговорами:

– Значит, этой штуки у людей не будет?

Это был полувопрос-полуутверждение, я замялся, ответил с неловкостью:

– Сама понимаешь, никто никого принуждать менять свое тело не будет. Обязательно найдутся люди, которые «захотят остаться людьми». В смысле, со всеми их причиндалами.

Она пробормотала:

– Это утешает.

– Почему?

– Абсолютное большинство останется.

– Габриэлла!

Она спросила удивленно:

– Разве я не права?

– Абсолютное большинство так только говорит, – возразил я. – Это тупое стадо, давай уж скажем правду! Мы не на трибуне, чтобы политкорректничать. Большинство говорит так потому, что все говорят так. Как принято говорить, вот и говорят.

Она шепнула в ухо:

– Это правильно. Большинство должно быть устойчиво и консервативно. Если бунтарей слишком много…