11
Внизу у пожарной лестницы сидел Иоанн-Павел на своей машинке и загораживал нам проход.
– Ге-а-ари? А правда то, что сказала моя мама?
– Нет, точно нет. Она все время мелет только всякий вздор, – произнесла Чарли. – Ну-ка, подвинься, Петрус. Это ведь не врата рая. – Чарли захихикала над собственной шуткой, но Иоанн- Павел и бровью не повел.
– Меня зовут Иоанн-Па-а-авел. А Петрусом зовут моего бра-а-ата. Ге-а-ари? А правда то, что сказала моя мама?
– Слушай, что ты завел волынку? Ты глухой, что ли? Нам нужно пройти!
– А что сказала твоя мама? – спросила я.
– Она сказала, что ты не любишь Христа.
– Но... я очень хорошо отношусь к Христу, – ответила я довольно резко.
– Да откати ты свою чертову машину в сторону, а не то я ноутбук уроню! – заорала Чарли. – Это твоей маме дорого обойдется!
– Но мама сказала, что ты очень расстроила Христа. – Иоанн-Павел стал медленно отъезжать. – Что ты такого сделала, что Христос расстроился?
– Я... я... Христос не расстроился, – запинаясь, проговорила я.
– Точно, – проговорила Чарли. – Он гораздо лучше переносит удары, чем ты думаешь. А еще он великодушный, в отличие от некоторых. Можешь так, и передать маме.
– А что ты сде-ела-ала? – не унимался: Иоанн-Павел.
В кухонном окне возникла Хилла.
– Иди завтракать, Иоанн-Павел, – сказала она, окинув меня холодным взглядом. Чарли она вовсе проигнорировала. – Ребенку трудно понять, что кто-то вот так запросто вдруг захочет выбросить эту прекрасную жизнь, которая была дарована ему Христом. Честно говоря, и нам, взрослым, это непонятно.
Я ощутила глубокую внутреннюю потребность защититься, вот только не знала, как это сделать.
– Моя жизнь не такая уж и прекрасная, – произнесла я. – Можно даже сказать, что она... Просто ужасная жизнь. Но я вовсе не виню в этом Христа.