Я, следователь...

Лена как бы из вежливости, без любопытства, сказала:

— А что он?…

— А он за это пообещал меня повесить на одном фонаре с командармом. Я, разумеется, душевно поблагодарил за честь, и мы расстались.

— И что же с ними стало? — так же вежливо и спокойно спросила Лена. Безразлично, как о чем— то малозначительном, совсем неинтересном.

Шестаков удивился:

— С этими, Чаплицким и Веслаго? Понятия не имею. Скорее всего, бежали вместе с Миллером. Чаплицкий, насколько мне известно, заправлял у Миллера всеми делами в последнее время. А почему вы об этом спрашиваете, Елена Константиновна?

— Да так, просто показалось любопытным… Чаплицкого я знала когда— то, во времена незапамятные…

Лена плотнее запахнула шубку и раскрыла книгу, пододвинула ее поближе к свече…

Скрипя сапогами по плотно слежавшемуся снегу, Чаплицкий и ротмистр Берс направились из старого архангельского порта через задворки Соломбалы в город. Берс натужно кашлял, на ходу задыхался.

— Я, кажется, совсем разболелся, — пожаловался он Чаплицкому.

Думая о чем— то своем, Чаплицкий пробормотал:

— Терпите, Берс, терпите. Скоро мы будем в тепле. Там я вас вылечу…

Берс, покосившись на Чаплицкого, сказал с неуверенным смешком:

— Когда вы так говорите, дорогой друг, я начинаю думать. что вы пропишите мне порошок Бертоле.

Чаплицкий удивился:

— Порошок Бертоле?

— Ну да! Лучшее успокаивающее средство — это сухой черный порошок.

Чаплицкий засмеялся:

— У вас действительно не в порядке нервы. Я собираюсь лечить вас проверенными народными средствами.

— Прекрасно! В учении Заратустры соискатель на лекарское звание должен был вначале вылечить трех пациентов из низшей касты — врагов Аруга— Мазды…

— Эту ступень я одолел давным— давно, — скромно сказал Чаплицкий. — А дальше что?

— Только после этого лекарь мог практиковать и в высшей касте — среди друзей Агура— Мазды…

Чаплицкий молча слушал. Остановившись, чтобы прокашляться, Берс воздел палец:

— Не забывайте, что по своему положению и происхождению я друг Агура— Мазды!

Чаплицкий ухмыльнулся:

— По своему положению вы беглый белогвардеец и враг революции. Ясно? Пошли!

Они двинулись дальше, и Чаплицкий продолжил:

— Поэтому…

— Стой! Кто идет? — И вместе с криком прямо перед ними из темноты вырос патруль: солдат с винтовкой наперевес и мужик в сером драном азяме.

У мужика в руках было старое охотничье ружье. Он вгляделся в путников и требовательно спросил:

— Пароль?

Чаплицкий, отодвигая назад Берса, выступил вперед:

— Знамя! Свои, товарищи!

Солдат кивнул, и Чаплицкий быстро сказал:

— Мы из ЧК. Здесь несколько минут назад мужчина с женщиной в белом платке не проходили?

Солдат задумался:

— В белом платке? Баба?… Чегой— то не видали. А вы пропуск свой мне все— таки покажьте. Не обижайтесь, граждане чекисты, время как— никак военное:

Чаплицкий простецки засмеялся:

— А чего ж обижаться? Наоборот, хвалю за революционную бдительность. Вот мой мандат…

Он протянул солдату бумажку, тот взял ее в руки, приблизил к глазам, чтобы получше рассмотреть в темноте.

В тот же миг Чаплицкий выхватил из кармана кастет— револьвер и со страшной силой ударил патрульного в переносицу. Быстро переступил через осевшее тело и в длинном беззвучном прыжке достал выскочившим из рукоятки «лефоше» лезвием мужика в драном азяме. В горло.

Захлебнулся мужик кровяным бульканьем и, заваливаясь круто на спину, сипло вздохнув, успел напоследок выстрелить из старой кремневки вверх, в зябко дрожащие, неуверенные звезды…

Чаплицкий тихо скомандовал:

— За мной, быстро!

Они побежали по темному проулку, хрипло, загнанно продыхиваясь. Визжал под ногами плотный снег.

И в молчаливой устремленности затравленных хищников ощущалась смертельная угроза.

Бежали долго, и, когда Берс остановился, поняв, что в следующую секунду он умрет, Чаплицкий шепнул:

— Здесь! Сможете перелезть через забор?

Берс молча покачал головой.

— Влезайте мне на спину!

Чаплицкий подсадил, поднял, резко подтолкнул ротмистра, потом подпрыгнул сам.

Подтянулся на руках, рывком перемахнул через саженный заплот.

Упал в сугроб, вскочил, несильно пнул ногой Берса:

— Не сидите на снегу! Застудитесь. Вставайте! Ну, вставайте — мы пришли…

Зала — главная горница крепкого дома бывшего купца Солоницына Никодима Парменыча — была непроходимо заставлена разностильной мебелью, забита до отказа дорогой утварью и украшениями.

Павловский буфет, а в нем корниловский и кузнецовский фарфор, чиппендейл с тарелками из орденских сервизов, гамбсовские пуфы, шереметьевские резные буфеты с яйцами фаберже. На стенах — ростовская монастырская финифть вперемешку с лубочными олеографиями.

Чаплицкий и Берс сидели за богато накрытым столом и смотрели на все это с изумлением, как рассматривают геологи откос рухнувшего берега с обнажившимися слоями наносного грунта — здесь так же отчетливо были видны пласты добра, собранного после схлынувших волн белогвардейского бегства через Архангельск.

Чаплицкий поднял рюмку:

— Ваше здоровье, Никодим Парменыч!

— Заимно! — Солоницын солидно прикоснулся бокалом к офицерским рюмкам, проглотил коньяк, густо крякнул, вытер усы. Закусил маринованным груздем.