Я, следователь...

Я ведь совсем не герой, и приключения Джеймса Бонда не по мне. Наверное, беда в том, что у меня совсем нет честолюбия, и следователем я стал случайно. Когда все мои приятели-пацаны мечтали быть летчиками, пожарными и пограничниками, я мечтал стать дворником. Честное слово! Мечтал стоять по утрам у дверей нашего дома, в белом фартуке с красивой бляхой, и первым, самым первым в этот день говорить всем жильцам: «Доброе утро!» Просто я хотел говорить всем людям «Доброе утро!». А получилось совсем наоборот. И когда я могу сказать людям «Спокойной ночи!» — во мне теплится глупая детская радость, что и я не зря живу на земле.

Завтра я уеду из этого прекрасного города к себе домой, и кто знает, попаду ли когда-нибудь сюда снова. Потом подумал, что, наверное, у меня уже и дома никакого нет. Не ответила Наташа. Не смог я сказать ей про настоящую нежность. Да и не в этом дело. Не может, видно, одной любви хватить для счастья двум совсем непохожим людям…

Я постоял около памятника Мицкевичу, потом сказал ему:

— Адам, вы слышите, какая тишина?

Мицкевич смотрел на меня молча, с доброй улыбкой. Тогда я сказал:

— Снизойдите, Адам! Конечно, я не поэт, а простой и не слишком удачливый человек. Но я ведь и для вас, поэтов, стерегу эту тишину.

Я положил руку на его теплый бронзовый башмак:

— А в смысле невезучести Пашке Каргину еще хуже, чем мне. У него даже день рождения 8 марта…

И тут вспомнил, что сегодня у меня день рождения. Да-да, день рождения — 1 октября! А не 29 февраля или 8 марта, что было бы по отношению ко мне правильнее. И я почему-то ужасно обрадовался, что у меня день рождения. Что сегодня мне исполнилось двадцать девять лет! Хорошо было бы выпить по этому поводу, да в три часа ночи нигде не выпьешь. Прекрасно, что общепит так принципиально борется за мое здоровье и нравственность.

— Ура общепиту! — сказал я и пошел в гостиницу. И настроение у меня было великолепное.

Я бегом поднялся на второй этаж и вдруг увидел напротив своей двери фигуру. Инстинктивно бросив руку на карман, спросил строго:

— Это кто тут ходит? — и сделал еще шаг. — Элга? Как вы сюда попали?

Она подошла ко мне вплотную и уткнулась лицом в грудь.

— Мне надо было хоть еще один раз вас увидеть…

Я обнял ее за плечи и почувствовал себя необычайно мужественным и сильным.

— А почему вы ждали в коридоре, а не в номере?

— Потому что посторонних людей в номер не пускают.

— Ну, уж это дудки! Я сам разберусь, кто мне посторонний…

И я понял, что жизнь замечательна, даже если ты в детстве мечтаешь быть дворником и за тобой никто не хочет стоять в очереди.

Москва, январь 1968 г.

Лекарство против страха РОМАН

Светлой памяти отца нашего посвящаем

-

— Меня зовут Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм.

— У вас красивое имя, — сказал он.

— Да. Но чаще меня называют Парацельсом. И я считаю это правильным, потому что в искусстве врачевания я уже давно превзошел великого латинянина Цельса.

— От каких болезней вы исцеляете? — спросил он, и в его прищуренных серо-зеленых глазах не было недоверия — хамского сомнения невежд, а светилось лишь искреннее любопытство.

— Я освобождаю от мук, ниспосланных человеку: водянки, проказы, лихорадки, подагры, от тяжких ран и болезни сердца…

— У вас есть помощники?

— Разум мой и опыт, да сердце, скорбящее о страждущих в мире сем.

— Вы одиноки?

Я засмеялся:

— У меня нет детей, нет жены и друзей не осталось. Но разве все люди не со мной? Разве благодарность пациентов не согревает мне сердце? Разве ненависть завистников — лекарей ничтожных и корыстных аптекарей — не угнетает мою память? И сотни учеников разве не связали меня с тысячами неведомых людей благодатью моего учения?

— Вы богаты?

Я показал ему на стопку рукописей:

— Вот все мое богатство. Да старый конь на конюшне. И меч ржавый в ножнах. А сам я живу здесь в немощи, и кормит меня из дружбы и милости последний мой товарищ и ученик — цирюльник Андре Вендль.

— Но говорят, будто вы можете простой металл превратить в золото. Почему вы не обеспечите себя и не облагодетельствуете единственного своего друга Вендля?

— Я, Парацельс, — великий маг и алхимик, и при желании достопочтенный господин может легко разыскать людей, которые собственными глазами видели, как я вынимал из плавильной печи чистое золото. Но господь сподобил меня великому знанию врачебной химии, и когда я получил в своем тигле лекарства, которые исцелили обреченных на смерть людей, я понял, что это знамение, ибо щепоть моего лекарства могла дать человеку больше, чем все золото мира. И тогда я дал обет не осквернять потной жадностью святой очаг мудрости и милосердия.

— А как вы сюда попали?

— Я вышел из своего дома на Платцле, перешел по подвесному мосту через Зальцах, дошел до Кайгассе и потерял на улице сознание. Очнулся я уже здесь, в гостинице «У белого коня»…

— Как вы себя чувствуете?

— Мой разум, чувства и душа совершенно бодры. Но у меня нет сил двигаться. Энтелехия — тайная жизненная сила, открытая и утвержденная мной, — неслышно покидает мое тело.