Потом вертолет подпрыгнул, и сразу смолк двигатель, только кабина еще слабо дрожала – винт медленно крутился по инерции. Я выпрыгнул на палубу и уда вился, как огромна была база. Но раскачивало ее сил! но. А может быть, это у меня ноги подгибались. На шкафуте стояли несколько моряков в клеенчатых регланах. Я направился было к ним, потом понял, что мне не продержаться. Я добрел до борта, нагнулся над леером, и меня долго мучительно рвало. В общем, пролог для беседы был замечательный…
Капитан Астафьев смотрел на меня красными запавшими глазами. Радиограмму он получил двадцать часов назад.
– Если меня собираются освободить от должности, предупредите сразу. Мне надо сделать кое-какие распоряжения на судне…
Я вытер лицо платком и сказал хмуро:
– Этот вопрос в мою компетенцию не входит… Вы мне лучше скажите, куда поехал Корецкий?
Астафьев отвернулся и неприязненно сказал:
– Вы со мной, гражданин следователь, в кошки-мышки не играйте…
– Простите?!
– Как я понимаю, штурман Корецкий – у вас. Так пот: ничего плохого о нем я вам сказать не могу…
…Я задал ему традиционный следственный вопрос:
– В каких отношениях вы находились с Корецким?
Астафьев сильно волновался и все время говорил каким-то казенным протокольным языком. Так говорят на собраниях. Так пишут производственные реляции и служебные характеристики.
– Отношения между нами очень хорошие и выходят за рамки чисто служебных. Корецкий – хороший человек и специалист. За короткий срок службы на моем судне он вырос от рядового члена команды до должности первого моего помощника. Помимо четкого служебного взаимодействия, мы связаны личной дружбой.
Еще не зная толком Астафьева, я не мог сказать ему, что Женя Корецкий погиб. А капитан, видимо, и не помышлял об этом. И мне было очень важно узнать многое о мертвом Корецком из уст человека, уверенного, что Женя жив, но попал в «какую-то историю». Люди крепко проверяются в таких ситуациях.