Я слежу за тобой

«А когда станет легче?» – донимала я, как сейчас помню, подругу – мать трех девчонок. До появления Люка оставалось недели две, и ответ подруги я никогда не забуду: «Ах, Элла, легче не станет никогда. Вот подожди подросткового возраста…»

В тот день, вернувшись домой, я ревела и ревела, накручивая себя, что цветочный магазин придется продать.

Но знаете что?

Все предсказания и близко не были похожи на правду.

Отлично помню, какая паника охватила нас за порогом роддома. Я поразилась, что нам всерьез позволяют забрать этот крошечный сверток, хотя мы ни малейшего понятия не имеем, что творим. И помню, как в первые недели просыпалась по ночам в перерыве между кормлениями, в испуге, что забыла положить сына в переноску и он свалился с кровати.

«Тони, где ребенок? Куда я дела ребенка?»

И поразительно быстро все улеглось.

Люк оказался спокойным улыбчивым младенцем. Легким ребенком. Моя мама приезжала посидеть; я пользовалась ее помощью, чтобы как-то держать магазин на плаву, а к десятой неделе Люк привык спать всю ночь.

Он относился к тем детям, которые, если сыты и умыты, прекрасненько занимают сами себя. Я могла положить его на циновку, под детский мобиль-карусельку, и он улыбался и агукал.

– Ты была другой, – говорила мама. – Это у него от отца.

Благодаря невозмутимости Люка я начала работать в магазине гораздо раньше, чем собиралась. Мы укрепили на потолке крючок, и я купила сыну прыгучее креслице. Он часами сидел в своих маленьких качелях, качался вверх-вниз, наблюдал, как я собираю заказы, гукая на всех покупателей. Качнулся. Гукнул. Качнулся. Улыбнулся…

Мой прекрасный Люк прошел через ад, а я и понятия не имела. Я так отвлеклась, думая об Анне, о ее семье, о чертовых открытках, что не замечала того, что творится под носом. Не видела, как рушится жизнь моего бедного сына.

Я была потрясена, когда он наконец вывалил все. Опять же, какая наивность! Я даже не подозревала, что у них был секс…

– Ты готова, милая? – Тони стоит на пороге комнаты. – Люк внизу.

– Да. Конечно.

В гостиной я снова повторяю Люку то, что говорила столько раз за последние двадцать четыре часа. Что время сожалений и всяких «ах, если бы» прошло и пора смотреть правде в лицо. Напомнила ему, что теперь он не один. Если она захочет родить, мы окажем поддержку. Как семья. Люк не должен чувствовать, что они обязаны жить парой. Или остепениться. Они чересчур юны. Но он должен участвовать в жизни малыша. Оказать поддержку. Принять то, что произошло. А мы поддержим его. Их. Ребенка.

Люк бледен. Тони бледен. Интересно, только одна я думаю, насколько тяжелее сейчас родителям Эмили? Ей шестнадцать…

Мы едем в молчании. Двадцать минут. На последней миле Люк показывает дорогу. То, что мы даже не знаем, где живет его подружка, много говорит о ситуации. Я подвозила его до кинотеатра. Они встречались в городе. Ехали на автобусе.

Интересно, где они занимались сексом…

Эта мысль возвращает меня в поезд. К Саре и тому парню. Как они могли. В туалете поезда. Какая ирония – особенно если вспомнить мою высокомерность…

Я включаю радио, но Люк просит выключить.

– За почтовым ящиком налево. Второй поворот направо. Вон там. Особняк в конце тупика.

Славный дом. Красный кирпич, крыльцо увито растениями. Рамы на окнах свежеокрашены, перед домом безукоризненный садик. Аккуратно постриженная лужайка, клумбы с розами и море садовой герани. Не знаю, почему я так долго все это рассматриваю. Наверное, просто не хочу выходить из машины.

– Ну, готов, сын? – Тони первый открывает дверцу.

Люк пожимает плечами. Я смотрю на него в водительское зеркало и вижу, что мальчик так и не пришел в себя. Он постоянно повторяет, что они предохранялись.

«Мы пользовались презервативом. Я не понимаю».

– Я уже говорила, милый. Что есть, то есть. Мы здесь ради тебя. А теперь пошли.

Родители Эмили представляются, но рук мы друг другу не пожимаем.

Эмили сидит, сжавшись, в широком кресле, прижав к животу подушку, бледная, как Люк.

– Эмили не хотела этой встречи, но мы решили – с учетом их возраста, – что встретиться нужно. – Ребекка словно отрепетировала эту речь.

Я замечаю, что ее муж уперся взглядом в Люка. Могу только представить, что происходит у него в голове.

Он ведь хороший парень, мой Люк. Ну да, он напортачил, но ведь и она тоже. Жаль, что мне не хватает духу сказать ее отцу, чтобы прекратил так пялиться на моего сына.

– Нам нужно определиться, в каком положении сейчас две семьи. И куда мы движемся. – Ребекка глядит на меня.

– Думаю, вы правы. Важно поговорить. И прежде всего хочу сказать: мы безмерно сожалеем, как, наверное, и вы – несомненно, куда больше, – что они очутились в таком положении в столь юном возрасте. – Чувствую на себе взгляд Тони; он чуть склоняет голову – поддерживает меня знаком, прежде чем заговорить.

– Как я понял, они пытались проявлять благоразумие. – Тони поворачивается к отцу Эмили, однако встречает ледяной взгляд.

– Ей шестнадцать.

– Папа, пожалуйста… – Эмили искоса смотрит на все еще бледного Люка, который уставился в пол.