Я слишком долго мечтала

– Я, как и все другие, дал себя сожрать, – поясняет Улисс. – Теперь @-TAC Prod не что иное, как микрофилиал крупной рыбы, мэйджора, как нынче выражаются. Мне всего лишь позволяют выжить, я им почти ничего не стою, да и прибыли больше совсем не приношу. Нас тут таких пара десятков в их треклятом офисе, который они намерены еще уменьшить, чтобы расширить зал для фитнеса… И большинство молодых идиотов, которые не слушают ничего, кроме рэпа, проголосовали за это! Так что теперь, как видишь, у меня даже прежнего жалкого офиса нет, чтобы тебя принять. Но я не жалуюсь, нет! Так даже лучше, чем двадцать лет назад. Здесь и кондишен имеется, и бургеры «Калифорния» такие же обалденные. Что тебе заказать?

Я не отвечаю.

Вспоминаю, что в 1999 году Улисс впервые обратился ко мне на «ты». Мне не без труда удалось ответить ему тем же.

Он продолжает разглагольствовать:

– Нет, Натали, я не жалуюсь, даже если ты промахнулась со своими пророчествами. Я живу своей страстью к музыке, своими скромными успехами, скромными открытиями, общаюсь с моими старыми лабухами, такими же неудачниками, как я сам, которых продвигаю по мере сил. Главное, я не продал душу дьяволу. Что, впрочем, не помешало мне постареть… И гораздо сильнее тебя, Натали! Ты ухитрилась остаться такой же красоткой, как двадцать лет назад.

Его слова приводят меня в замешательство, я машинально накручиваю на палец длинную прядь – единственный седой проблеск в моих черных волосах.

Улисс залпом допивает пиво.

– Это твой волшебный камешек тебе помогает? Помнишь, был у тебя такой? Ты его сохранила? Он все еще при тебе?

Улисс застает меня врасплох. Я вспоминаю, как обменяла камень на белую гальку из моего сада, а тот, настоящий, оставила у подножия кирпичной стенки на берегу Сены.

– Да… То есть нет… он… он у меня дома.

– Оберегает домашний очаг? Что ж, ты права. Невозможно защитить все на свете. Тебя. Твою семью. Твоего любовника… Вернее, твоего бывшего любовника. Как видишь, мои предсказания сбылись, а брат Лоренцо тебя предупреждал. Единственный выход из невозможной любви – трагедия.

Мне не нравится скрытый намек Улисса. Несчастье, постигшее Илиана, не имеет никакого отношения к нашей истории любви! Его сбила машина, это просто несчастный случай. И я спрашиваю – кажется, чересчур резко:

– Так что ты хотел мне сказать?

Он не отвечает, сохранил эту поганую привычку. Его взгляд стал колючим, как будто вместе с иллюзиями Улисс растерял и юмор, и свои квебекские прибаутки.

Он машет человеку за прилавком фастфуда, стоящему у гриля, который дымит не хуже выхлопных труб автомобилей, заполонивших бульвар Сансет. Не знаю, что он заказывает – еще несколько литров Stone IPA? Или пару-тройку бургеров «Калифорния»?

Двое каких-то типов в галстуках лавируют между пластиковыми стульями, пробираясь к двери здания Molly Prod. Они вежливо кланяются Улиссу, который едва заметно кивает в ответ. Контраст между этими золотыми мальчиками музыкальной индустрии и опустившимся Улиссом очевиден. Официант приносит нам две литровые кружки светлого пива и три гамбургера.

Одну кружку и тарелку Улисс подталкивает ко мне. Его глаза утратили прежний блеск, и он больше не похож на благосклонного Будду. Скорее на какого-нибудь кардинала-заговорщика. Или на аятоллу?

Он вливает в себя полкружки пива, потом пристально смотрит мне в глаза и спрашивает:

– Ты была в больнице у Илиана?

Я избегаю его взгляда, притворяясь, будто меня интересуют молодые люди в галстуках, заходящие в здание.

– Нет, я… я не успела… Но там… там есть кое-кто… надежный человек, который его навестит… Который будет ухаживать за ним.

Улисс не настаивает, но всем своим видом выражает осуждение того, что считает моим легкомысленным, если не равнодушным, отношением к судьбе Илиана. Молчит, погрузившись в свои мысли. Наверно, тоже мечется между двумя этими событиями, разделенными двадцатью годами… Я отставляю пиво и тарелку, придвигаюсь к нему:

– Расскажи мне, Улисс. Ты ведь все эти годы общался с Илианом. Расскажи, как он жил.

Улисс заглатывает разом три четверти бургера, неторопливо запивает его, потом, осушив кружку, вытирает смесь пива, жирного бекона и гуакамоле в уголках рта и смотрит в свою почти пустую тарелку, словно в зеркало.

– Все это можно выразить одной фразой, Натали. Или даже в двух словах: утраченные иллюзии. Илиан долго цеплялся за свою мечту – сперва здесь, в Америке, потом в Испании, потом во Франции. Мечту жить своей музыкой. И кем же он кончил? Продавцом дисков других музыкантов.

Илиан… продавец в отделе универмага, с 10:00 до 19:00, в коротеньком форменном черно-желтом жилете…

Нет, только не это… Только не он…

Улисс уже говорил мне об этом по телефону, и все же я с трудом сдерживаю слезы. Он смотрит на меня холодно, без всякого сочувствия, словно ни секунды не верит в мое горе. Улисс раздобрел настолько же, насколько очерствело его сердце. Всхлипнув, я задаю новый вопрос:

– Скажи, у него все-таки был талант? Я ведь не разбираюсь в музыке… Но он… он так хорошо играл!