Я слишком долго мечтала

– Да. Пока они смакуют лангустов, запивая шампанским. Это входит в условия престижных контрактов, которые раздобыл для меня Улисс Лавалье.

Подавленная величием отеля, я пытаюсь вспомнить, где какой эпизод снимали… И вдруг мне приходит в голову ужасная догадка:

– Ой, только не говорите, что вас, как Мэрилин, заставляют играть… на укулеле![80]

Я невольно попадаю в самое больное место. Илиан опускает глаза, словно пристыженный мальчуган.

Нет, я не просто идиотка, я дважды идиотка! Пытаюсь выдернуть отравленную стрелу.

– Простите меня, Илиан. Клянусь, вы мне безумно нравитесь и в костюме марьячи, и с укулеле в руках… Я даже не уверена, что предпочла бы вам Джимми Хендрикса или Чака Берри.

А вот теперь трижды идиотка! Придвигаюсь, собираясь его поцеловать, но понимаю, что моя последняя фраза не утешила его, а скорее уязвила. И я пристыженно замолкаю. Илиан заговаривает первым:

– Идемте, Мисс Ласточка, сегодня вы моя гостья. Шампанского – сколько угодно. Я зарабатываю двадцать долларов за вечер, но для вас open bar![81]

Стараясь вымолить прощение, я чмокаю его в самые близкие ко мне части лица – кончик носа и мочку уха.

– Я такая бестолковая, простите меня!

– Вам незачем просить прощения. Соблазнить такую девушку, как вы, напялив сомбреро и бренча на гитаре, вернее, на укулеле, это уж скорее везение.

Везение?!

Не задумавшись ни на миг, обхватываю ладонями его лицо, притягиваю к себе, едва не сломав бедняге шею, и жадно целую. Наконец-то его руки начинают блуждать по моим бедрам, поднимаются выше, потом, расхрабрившись, спускаются… А мои – стискивают голову возлюбленного, прижимая его губы к моим, мешая перевести дыхание, и пускай они сами решают, спасать его или нет. Наконец я отодвигаюсь и шепчу ему – кажется, прямо в ноздри:

– Знаете, вам не мешало бы побриться, вы ужасно колючий.

Мне хорошо. Я смела, бесстрашна, соблазнительна. И нисколько не чувствую себя виноватой.

Рука Илиана продолжает скользить по моему бедру, я осторожно перекладываю ее на колено.

– Потерпите немного, мой игрок на банджо, вас ждут в отеле «Коронадо»!

Илиан улыбается, но не спорит. Я нахожу очаровательной его манеру скрывать обиду при каждом моем ляпе. Вероятно, слова «укулеле» и «банджо» здесь табу, как, наверно, и «мандолина», и «ситар», и «балалайка»…

Ил не сердится. Он открывает дверцу кабины, его глаза снова блестят.

– Ладно-ладно, смейтесь! Сегодня вечером я вам покажу, когда вдоволь накривляюсь в «Коронадо»…

Я вопросительно смотрю на него.

– Покажу, что такое настоящая гитара и на что она способна.

25 2019

Оливье паркуется на одном из последних свободных мест у тротуара, выключает мотор и наблюдает за необычным оживлением у ворот: машины въезжают и выезжают, шлагбаум непрерывно поднимается и опускается, посетители – с продуктовыми сумками, цветами и детьми – огибают барьер и направляются к застекленным дверям больницы. Оживленное местечко, ничего не скажешь, народу не меньше, чем на Рождество в торговых галереях. Оливье вспоминаются плакаты былых времен:

БОЛЬНИЦА! СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ!

А сегодня здесь шумно, как на ярмарке, плюс еще машины «скорой помощи» снуют туда-сюда: стоит замолкнуть одной сирене, как взвывает следующая. Оливье замечает в зеркале заднего вида синий маячок, он растет, растет, приближается, объезжает его «рено». Что это – очередная «скорая»? Но тут же с удивлением констатирует, что это полицейская машина, только без спецзнаков. Из нее выходят двое в штатском и исчезают за дверью главного входа больницы Биша.

Оливье провожает их взглядом и не сразу слышит, что кто-то стучит в боковое окно. Наконец оборачивается. Рядом с машиной стоит Лора, волосы забраны в пучок, в руке сигарета. Он никак не может свыкнуться с тем, что его дочь курит. Да и какой отец свыкся бы, пусть Лоре уже и двадцать шесть?! Оливье ужасно хочется вырвать у нее из пальцев эту мерзость и раздавить… Или хотя бы сделать выговор.

Он ограничивается тем, что открывает дверцу и целует дочь.

– Пап, ты что здесь делаешь?

– Да ничего, просто заехал на минутку – глянуть на тебя.

– Шутишь?

– У меня клиент неподалеку. На авеню Ваграм. Так что я сделал небольшой крюк.

А сирены продолжают завывать. Что это – «скорая помощь»? Полиция?

Лора нервно выдыхает дым, она спешит. Оливье знает, что у нее нет ни минуты свободной. Она часто рассказывает, что иногда сестры не успевают даже в туалет заскочить или сделать пару затяжек. Ну и слава богу – по крайней мере, этот адский больничный темп сберегает ее легкие.

– У тебя усталый вид, Лора.

– Еще бы! Скорей бы уж отпуск! – И она с заговорщицким видом подмигивает отцу.

Оливье не реагирует: он следит за одним из полицейских, который вышел из больницы и направляется к своему «рено мегану».

– Тут у вас суматоха, как в курятнике.

Лора торопливо делает последнюю затяжку, перед тем как ответить:

– Не то слово… Скоро нас заставят вскрытия делать. И носить «пушки» под халатами, чтобы защищать выживших пациентов от покушений. – Она затаптывает недокуренную сигарету и добавляет: – Или от киллеров.