Я служил на флоте

Между тем отношения командира крейсера и Асланова окончательно испортились, превратившись для него практически в ежедневную пытку. Уже не стесняясь окружающих, командир отпускал в адрес старшего лейтенанта оскорбительные выпады нецензурного содержания. Асланов терпеливо ждал развязки. Он понимал, если командир хамит, значит ни о чем не догадывается. Было бы весьма странным и подозрительным, если бы он вдруг изменил свое отношение к нему. Ну а командир, ничего не подозревая, уверенный в своей безнаказанности, испытывал удовольствие, отводя Асланову роль корабельного шута. Чего стоила, например, его реплика в кают-компании в адрес Асланова: "А что, Руслан Георгиевич, осетинки тоже блядуют?" При этом начал громко и подробно рассказывать, что в недавней командировке в Таллин познакомился с одной осетинкой-журналисткой и как она в первый же день сделала ему миньет. Рассказывал с упоением и грязными подробностями, и ведь часть слушателей в форме поддакивала и по-собачьи повизгивала в самых интересных местах повествования Анатолия Михайловича. Особенно старался Золлонов, маленького роста худенький чуваш, эдакий сукин сын в звании капитана второго ранга, тень, глаза и уши Лагуна.

В медицинском блоке Асланов проводил занятие с боцманской командой по индивидуальным средствам защиты, когда фельдшер пригласил его к телефону. Звонил Владимир Андреевич, просил безотлагательно зайти к нему.

В каюте кроме Владимира Андреевича находился еще один старший офицер. Незнакомец добродушно поздоровался с Аслановым и предложил присесть для разговора. Николай Петрович, так незнакомец представился, начал говорить на правах старшего. Владимир Андреевич и Асланов внимательно его слушали.

— На сегодняшний день у нас собран достаточный материал для завершения известного Вам дела. Но нам нужны предварительные показания Галимзяновой Гульнары — коменданта общежития для несовершеннолетних девушек. Без ее предварительного признания разговорить Лагуна, Бегренца, Золлонова и Тусяева будет практически невозможно. Она в деле главное звено. Поэтому хотел бы выслушать Ваши предложения, Руслан Георгиевич, как нам взять показания у Гульнары. Что Вы можете предложить? — закончил Николай Петрович свою речь.

— Ну что же, Галю необходимо брать через милицию и только в общежитии под любым предлогом. Затем милиция привезет ее к Вам в управление. Пока Галя не даст Вам письменных показаний, отпускать ее нельзя. Иначе она сразу же попытается по телефону предупредить Лагуна или Золлонова. У нее упрямый характер, с ней надо работать аккуратно. Но я готов в случае осложнений помочь, думаю, очная ставка со мной окажет влияние на ее решение. В связи с изложенным я хотел бы быть проинформирован, когда начнется задержание Гали, чтобы во время допроса находиться на корабле и быть готовым в любое время выехать в случае необходимости на очную ставку с ней, — предложил Асланов.

Николай Петрович и Владимир Андреевич переглянулись. Затем Николай Петрович сказал:

— Хорошо, Руслан Георгиевич, у нас от Вас секретов нет, все начинается в понедельник утром. На том и разошлись.

В понедельник около шестнадцати часов дежурный по кораблю потребовал Асланова на ют. Объяснил, что звонили из Военно-Морского госпиталя, просили немедленно приехать. На баркасе Асланова доставили к причалу госпиталя, у входных ворот его ждала черная "Волга". А через 10 минут он был уже в Управлении особого отдела флота.

— Не сдается твоя подруга, — мрачно усмехнулся Николай Петрович, — она действительно с характером. Давай подключайся, Руслан Георгиевич.

Асланов улыбнулся:

— Николай Петрович, я готов, ведите меня на очную ставку, но у меня просьба, нет ли в этом учреждении наручников?

— А зачем они Вам? — искренне удивился Николай Петрович.

— А Вы меня на очную ставку в наручниках проводите, на Галю это произведет нужное впечатление. Думаю, она сломается, если меня в наручниках увидит. Я обладаю всей информацией в том же объеме, что и она, ей это известно. А зачем ей молчать, если я задержан и уже все вам рассказал? Какой ей смысл дальше сопротивляться? Я сам ей и скажу, что уже дал письменные показания.

— Давайте попробуем, — поддержал Асланова Владимир Андреевич, — противозаконного в этом ничего нет, наручники ведь мы оденем по его просьбе.

Очная ставка прошла гладко. Когда Асланова ввели в наручниках, Галя чуть не лишилась чувств. Полным трагизма голосом Руслан начал:

— Галя, я рассказал им все, не скрывай ничего, так будет лучше нам с тобой, они того не стоят.

Асланова увели.

— Ну ты даешь, случайно в самодеятельности не участвовал? — с искренним уважением вымолвил Владимир Андреевич, снимая с рук старшего лейтенанта наручники. В кабинет влетел Николай Петрович и без перехода сразу с места в карьер:

— Начала давать письменные показания… Ну спасибо, Руслан Георгиевич, уважил, как говорится, гора с плеч. Но как ты выдал-то в кабинете: "Я рассказал им все, не скрывай ничего, они все знают". Ну прямо Станиславский. Послушай, Руслан Георгиевич, а ты в самодеятельности не играл случаем?