Я служил в десанте

И все пускались в пляс. Плясали все, кто как мог. Кто просто скакал под музыку, а кто выкаблучивал сложные коленца. Но веселье было всеобщее! Это была хорошая разрядка, необходимая в условиях войны. Она снимала усталость и стресс. От своего деда, работавшего на свекловичных плантациях, я слыхал, что хозяин тоже устраивал танцы. За день умаешься так, что спину не можешь разогнуть. А потанцуешь – и хоть снова на работу. Это старое изобретение.

Приходя с проверкой на наши занятия, начальство обычно оставалось довольно.

– Хороший командир, но с подчиненными разговаривает шепотом…

У меня действительно был принцип никогда не повышать голос на подчиненного, не ругаться матом, не делать замечание так, чтобы слышали другие солдаты. Такой стиль обращения с солдатами назывался презрительно «чухраевщиной».

Чтобы не создавать проблем, я уславливался:

– Ребята, к нам приближается начальство. Оно недовольно, как я с вами обращаюсь. Поэтому, когда они подойдут, я буду на вас кричать и вести себя, как другие командиры. А вы не обижайтесь.

Получив согласие, я ублажал слух начальства громким разносом солдат:

– Как выполняешь задание?! У тебя что, руки из зада выросли?! Повторить еще раз!.. Безобразие! Распустились, черт побери!..

Начальство оставалось довольно, и солдатам нравилось разыгрывать «цирк».

Заявился к нам в роту новый военврач, Нина Майорова.

– Можно посмотреть на ваших лошадок?

– Можно.

– А покататься на них можно? Я была жокеем, участвовала в соревнованиях, получала призы… Не верите? Я покажу свидетельства.

Я поверил и разрешил.

Майорова отобрала лошадь, ловко оседлала ее, легко вскочила в седло и поскакала по лесной дороге, как заправский жокей. С тех пор она стала приходить в роту часто.

– Хотите, я научу вас верховой езде? – предложила она однажды.

Я согласился. Выбрав свободное от учений время, я звонил в медсанбат, прибегала Нина и давала мне первые уроки. Я научился седлать лошадей, правильной посадке, а потом и езде. Майорова сначала ругала меня за ошибки, а потом стала понемногу хвалить. Я делал успехи. В честь октябрьских праздников мы устроили в роте небольшой ужин. Умеренно выпили (по чарке), я произнес речь, но пришли два автоматчика и сказали, что меня вызывает Утвенко. Делать нечего – служба есть служба. Я поднялся из-за стола и пошел за автоматчиками. Я предполагал, что что-то случилось, раз такой срочный вызов. На опушке леса стояло несколько домиков, в них располагался штаб. За столами сидели офицеры штаба и пили водку. Ничего еще не успевшего сообразить, меня втолкнули в соседнюю комнату. Там пировал Утвенко со своими гостями, думаю, с городским начальством.

– А вот он, Гришка Чухрай! Отважный десантник и, между прочим, артист! На смотре самодеятельности получил первую премию. Давай, Грыцко, что-нибудь такое!

Меня больно резанул такой оборот дела. Почему я должен его развлекать? Я наотрез отказался.

– Почему? – удивился Утвенко.

– Потому что вы все пьяны. Вы даже не предложили мне выпить, не угостили, а уже «исполни что-нибудь такое».

Утвенко нахмурил брови, но тут же пьяно рассмеялся.

– Вот это парень! Он у меня с самого начала в корпусе! Десантник! Казак!.. Катя, налей ему!

Я первый раз увидел жену Утвенко. Она мне не понравилась. Невзрачная, с расплывшимися от водки намазанными губами, пьяно улыбаясь, она налила мне полную кружку водки. От унижения, которое испытал, я выпил всю кружку. Раздались аплодисменты. Громче всех аплодировал Утвенко. Гости совали мне в рот жареное мясо и соленые огурцы. В голове шумело, в глазах все плыло. Я не помню, что там еще было…

На следующий день Нина Майорова пришла, чтобы покататься на своей лошадке.

– А что вы не седлаете? – спросила она.

– Вчера много выпил.

– Я видела. Я тоже там была.

– Правда? Я что-нибудь там натворил?

– Нет, – улыбнулась она, – вы вели себя очень достойно. – И прибавила значительно: – В вашем положении… вы заставили Утвенко плясать с вами, потом немного грубили ему… В общем, все нормально.

– Я очень рассердился.

– Я это заметила… А на Утвенко вы не сердитесь, он очень вас любит.

– Как вы свою лошадь…

Она рассмеялась, вскочила в седло и ускакала в лес. Скоро, разобравшись что к чему, лошадей у нас забрали, я освободился от своих обязанностей командира штабной роты, и мы выехали на фронт. Нину Майорову я больше не видел. Рассказывали, что видели ее раненой в ногу. Она шла, а кровь хлюпала в сапоге.

Снова в Сталинграде

На нарах в телячьем вагоне солдаты пытались определить маршрут нашего эшелона. «Только бы опять не в этот ад, – говорили они, вспоминая бои в Большой излучине Дона и у элеватора в самом Сталинграде. – Второй раз такого не вынесешь!»