Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

Впервые. Подлинник — собрание составителя. Г.О.Казакевич — вдова писателя Э.Г.Казакевича. Книга, куда вошли его «Дневниковые записи», вышла лишь в 1990 г. (Э.Казакевич. Слушая время. Составление Г.О.Казакевич. М., 1990); приводимая здесь запись от 20 августа 1961 г. в нее не вошла. 26 мая 1966 г. ИЭ ответил вдове Казакевича: «Я понимаю Ваше колебание. Действительно, это сжатая дневниковая заметка Эммануила Генриховича может в настоящее время прозвучать болезненно для писателей, пишущих на идиш. А этого он, конечно, не мог пожелать».

488. Е.Г.Полонская

Комарово, шестое августа 1966

Дорогой Илья!

Прости, что не сразу ответила на твое письмо[1212]. Уже месяц живу в Комарове. С каждым годом пути мои короче, и я даже не знаю, когда могу повидаться с тобой. Но в конце концов мы еще встретимся, убеждена в этом. Спасибо за то, что ты дал объявление в газету и даже поручил кому-то позаботиться[1213]. Я все же верю, что найду следы Таламини в Италии или Швейцарии, или Париже.

Мне казалось, что я уничтожила его письмо в один из страшных дней Сталинской эпохи… но неожиданно нашла его на днях в одном из старых ящиков в моей комнате, да еще вместе с другим трагическим извещением. Память о старых днях нахлынула, и стало невероятным, что его нет в живых. Вот я и написала тебе, а вдруг прошлое вернется, хоть и научена опытом. Прости, если затруднила тебя своим поручением!

Хотела бы, чтобы ты прочел мою избранную книжку стихотворений[1214]. В последние дни старые стихи возвращаются ко мне.

Слова, которые когда-то я писала,
Внезапно возвращаются ко мне.
Они теперь крылатей, чем бывало,
Звучат в невыносимой тишине.
Устами ссыльных и десятилетий
Они сегодня говорят со мной.
Я счастлива, что я жила на свете,
Нет, не напрасно прожит день земной!
Моих наставников благодарю я низко,
Но их уж нет, до них мне не достать…
Хочу я в прошлое послать записку,
Но лучше в будущее послать![1215]

С большим интересом читала твою статью в «Известиях» о Четырнадцатом июле[1216]. Меня твои строки взволновали, и мне кажется, что они должны действовать так же и на людей. Спасибо тебе.

Перед смертью Шуры[1217] я диктовала ему мои воспоминания о Париже, и он заставил меня написать и о театрах и о многом другом. Я читала эти страницы ленинградским друзьям. Им очень нравится и советуют напечатать в книге воспоминаний. Конечно, «муза цензуры» стоит на страже, и я не забываю о ней.

Очень хочу тебя видеть! Береги себя, дорогой. Привет Любови Михайловне.

Обнимаю.

Твоя Лиза

.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2056. Л.36–37.

489. А.Л.Каплан

Ленинград, 29 августа <19>66.

Дорогой Илья Григорьевич!

У меня большой праздник, когда получил Ваше письмо. Спасибо. Я очень рад, что Вам понравились мои последние литографии — это обязывает меня еще усерднее трудиться. Я работаю и все время помню, что Ваше предисловие к каталогу выставки сыграло решающую роль в деле издания моих альбомов литографий. Недаром мои товарищи говорили мне, «что путевку в жизнь тебе дал Илья Эренбург». Огромное спасибо Вам.

Дорогой Илья Григорьевич!

Я хочу предложить Вам — «Обществу СССР-Франция» сто или двести моих литографий разных сюжетов для выставки в некоторых городах Франции (пейзажи Л<енингра>да, листы к произв<едениям> Ш<олом>-Ал<ейхема> и на мотивы песен и народных сказок (цветные литографии)).

Если Вы найдете мое предложение реальным, то я листы привезу в Москву.

Крепко обнимаю Вас и желаю Вам много здоровья и всего-всего доброго.

Искренний привет Любови Михайловне.

Ваш Каплан

.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1651. Л.35–36.

490. А.С.Эфрон

<Таруса,> 1 октября 1966

Дорогой Илья Григорьевич! Посылаю Вам копию своего письма Елиисону[1218] по поводу того «монумента», с проектом которого приходил к Вам Арий Давыдович[1219].

Дело в том, что: на предполагаемом месте погребения мамы в 1960 г. Ася (Цветаева) поставила крест, к<отор>ый там и находится, и содержится в порядке мамиными (посмертными) друзьями из С<оюза> П<исателей> Татарии. И никто не давал права Литфонду, не спросясь нас, членов семьи, снимать этот крест, нами установленный, и заменять его иным памятником. Ведь это же безобразие: семидесятилетняя сестра мамы на первую свою пенсию ставит крест на елабужском кладбище, а потом кому-то не нравится, кто-то «принимает решение» и самовольничает. Мы с Асей не дружим, но тут я всецело на ее стороне.