Я смогла все рассказать

В тот же вечер я призналась мужу. Однако он не разделил мою радость. Он скорее был озадачен. Эдварду сложно было понять, как я умудрилась забеременеть с первого же раза. Он не знал, что и думать. Он ничего не знал о детях и не был уверен, что готов стать отцом. Он не сердился, не упрекал меня. Он не говорил, что это моя ошибка, не пытался меня обидеть. Эдвард просто не знал, как к этому всему относиться, и тем не менее его реакция ужаснула меня. Вся моя радость куда-то улетучилась. Я пыталась успокоить Эдварда, говорила, что ничего не изменится в наших отношениях, что мы со всем справимся. Он был хорошим человеком, но не чувствовал готовности к такой ответственности.

Дотти же, наоборот, безумно обрадовалась. Беременность протекала хорошо, кожа не сохла, волосы не стали ломкими. Я была абсолютно здорова. Мне не терпелось скорей стать матерью. Только одно омрачало мою радость – страх перед возвращением Билла. Я боялась не только за себя, но и за ребенка. Попытается ли Билл навредить ему?

Однажды, когда я была уже на третьем месяце, мне на работу позвонила мама. Я не ожидала услышать ее голос. К тому же она плакала. Это было непривычно.

– С Биллом несчастье, – рыдала она в трубку. – У него случился сердечный приступ, он в коме… Ты должна его навестить, – сказала она. – Я сама не могу. Что скажут люди?

Навестить Билла? Она с ума сошла? Потом она стала рассказывать, как любила его, моего настоящего отца, человека, насиловавшего меня всю мою жизнь. Гадкого, мерзкого типа, с которым у нее был роман длиною в двадцать лет, с самой войны.

– Ты же знаешь, как я люблю его, – прибавила мать. – Всегда любила. Ты должна навестить его и сказать, как я его люблю. Я всегда его любила.

Я молча слушала. Мне было нечего ей ответить. Что я могла сказать?

Что с его смертью мои страдания прекратятся?

Что я счастлива? По-настоящему счастлива, потому что его мерзкие игры останутся в прошлом?

Нужно было сказать ей, что, если он сдохнет, буду только рада, потому что тогда наконец-то смогу вздохнуть спокойно?

Нужно было сказать ей все это?

Наверное, нужно было, но я не стала. Мама и Билл скрывали свой роман всю жизнь, стараясь соблюсти приличия. Из этих же побуждений я не стала говорить то, что думала. Все наши знакомые уверены, что я любила гадкого Билла как дядю, они будут ждать, что я приду навестить его. Они надеются увидеть меня в слезах, подавленную скорой кончиной близкого человека.

– Хорошо, я схожу к нему, – сказала я скрепя сердце. – Скажу, что ты его любишь.

И отправилась в больницу к Биллу. Его поместили в отдельную палату. Врач спросил меня, кем я прихожусь Биллу. У меня язык не повернулся сказать, что я его дочь – я никогда не считала его отцом, – поэтому ответила, что я его крестница. Спустя несколько минут в палату заглянула медсестра. Она была рада увидеть меня у постели умирающего Билла. Медсестра достала из-под его подушки маленькую фотографию, которую я сразу узнала. Я поразилась. Это был один из снимков на документы, сделанных перед поступлением в колледж. Наверное, мама подарила Биллу эту фотографию. Сестра рассказала мне, что врачи спросили у Гвен, есть ли у Билла дочь. Гвен ответила, что нет. Тогда они быстро сменили тему, а сами решили, что я его любовница.

Мне пришлось объяснить медсестре, что я внебрачная дочь Билла и что наши семьи из-за этого в ссоре. Я попросила никому не рассказывать о моем визите. Я продолжала защищать его. Хотя мне приятнее думать, что я защищала свою мать.

С годами, после того как я узнала больше о педофилах, меня каждый раз передергивало при мысли о том, что Билл мог мастурбировать на мою фотографию. Потом я решила, что раз уж мне не дано знать наверняка, что он делал с моими фотографиями, лучше вовсе перестать думать об этом. В конце концов, то, что он сделал со мной, было ужасно и без этого.

Я присела на краю кровати. Билл казался совсем маленьким. Хрупким. И в то же время гадким, мерзким, противным. Болезнь не сделала его лучше. Я заплакала, и все вокруг думали, что мне жалко дорогого человека. Что ж, я и правда скорбела. Но не о Билле. Его скорая смерть ничуть меня не расстраивала. Я горевала о своем детстве, о невинности, которую он у меня украл. Я много плакала в тот день, но это были слезы облегчения.

Сидя на больничной койке рядом с Биллом, я старалась не прикасаться к нему. Мне было очень жалко ту маленькую девочку, жалко себя. Я знала, что мой мучитель вот-вот умрет, но это не меняло моего отношения к нему. Даже приближающаяся смерть не делала его лучше. Только когда он умрет, мои мучения прекратятся. Тут я решила ему все рассказать.

Когда я училась на медсестру, нам рассказывали, что даже в состоянии комы человек все слышит. Слух пропадает в последнюю очередь. Так что я высказала Биллу все.

Я сказала, что он испортил мне всю жизнь, что он лишил меня детства, заставил жить в страхе. Я сказала, что ненавижу его за то, что он сделал, и что никогда, никогда его не прощу.