Только тогда я смогла наконец сесть и написать письмо сыну. Получилось стихотворение на трех страницах. Когда женщина из социальной службы пришла забирать его, я попросила ее передать приемным родителям Джека, чтобы они не выбрасывали игрушечного слоненка и одежду, которая была на Джеке, когда его забрали у меня. Я хотела, чтобы, когда придет время, они передали эти вещи Джеку вместе с письмом. Позднее мне позвонили и сообщили, что новая семья Джека не возражает против моего желания. Мне также сказали, что они не собираются давать ему новое имя. Мне от этого легче не стало.
Нас с Мелиссой переселили в муниципальный дом[11]. По какой-то причине нам достался трехкомнатный дом, и я все время думала, как хорошо мы зажили бы на новом месте все втроем: я, Мелисса и Джек. Интересно, забрали бы у меня Джека, живи я прежде в трех комнатах? Да, забрали бы все равно.
Было тяжело, но постепенно я начала показываться на людях, заводить новые знакомства. Сначала друг Тома въехал в соседний дом вместе со всей семьей. Затем подруга из колледжа разыскала меня и пригласила к себе на вечеринку. Я согласилась и, оставив Мелиссу с соседкой, поехала, чтобы немного развеяться. На вечеринке я познакомилась с Робертом. Он работал столяром. Роберт, сильный, привлекательный и остроумный мужчина, сразу показался мне добрым. Мы начали встречаться, и спустя несколько месяцев я с дочкой переехала к нему. Роберт неплохо поладил с Мелиссой, он говорил, что любит меня, а я так нуждалась в чьей-то любви! Я продолжала принимать антидепрессанты и не всегда четко понимала, что делаю, но мне казалось, что я приняла правильное решение, переехав к Роберту.
Только через год, когда заговорила о том, что хочу через суд вернуть себе права на Джека, я заметила первые признаки того, что у нас с Робертом все не так гладко, как мне казалось.
Он воспринял мою идею в штыки.
– Ты не должна этого делать, – заявил он. – Он больше не принадлежит тебе.
– Но ведь я его мать! – возразила я. – Теперь, когда живу с тобой, я могу получить разрешение воспитывать его! – Я очень расстроилась, мне вдруг стало очень страшно. – Это ничего не изменит в наших отношениях.
– Ты ошибаешься! – крикнул Роберт. – Это все изменит! Если ты хочешь вернуть сына, лучше нам сразу расстаться.
Я хотела закричать в ответ, что это несправедливо. Разве Роберт не видит, как я страдаю? Но я промолчала. Может, он и прав. Я просто эгоистка. И потом, в глубине души я знала, что социальные службы не вынесут другого решения. Я не могла ничего изменить. Я не стала даже пытаться.
Вскоре после этого я почувствовала, что меня тошнит. И поняла, что беременна. Роберт очень обрадовался перспективе стать отцом, и мы поженились. Он также настоял на том, чтобы удочерить Мелиссу. Я перестала ходить к своему врачу, а стала вместо этого посещать врача Роберта. Кроме того, мы решили, что я больше не буду принимать антидепрессанты, чтобы не навредить будущему ребенку.
Беременность протекала ужасно. Вскоре после того, как я перестала принимать антидепрессанты, у меня началась ломка, а за ней последовала депрессия. Я то и дело вспоминала, как вынашивала Джека и о том, что случилось после родов. Мне было очень тяжело.
Когда у меня родилась дочка (мы с Робертом назвали ее Люси), ее сразу же отправили в инкубатор: она была синяя, и врачи боялись, что у нее врожденные проблемы с сердцем.
На следующий день, когда наконец взяла ее на руки, я расплакалась. Акушерка, знавшая мою историю с Джеком, решила, что я плачу, потому что у меня родилась дочка.
– Вы, наверное, хотели сына, чтобы как-то смириться с тем, что одного вы уже потеряли, – предположила она.
Я его не
Роберт обещал любить Мелиссу как родную дочь, но не сдержал обещания. После рождения Люси я заметила, что он стал гораздо хуже относиться к Мелиссе. И он, и вся его семья давали ясно понять, что она не так любима, как Люси и ее двоюродные братья и сестры. Я говорила с Робертом о том, что меня это беспокоит, но он не стал ничего менять. Меня это возмутило. Я не собиралась просто смотреть, как все вокруг обижают мою дочь, делают из нее изгоя. Я слишком хорошо помнила, каково быть белой вороной, нелюбимым ребенком в семье. Это было слишком похоже на мое детство.
Мыс Робертом стали ругаться все чаще. С сексом тоже начались проблемы. Непонятно почему, но меня вдруг снова стали мучить воспоминания о насилии, пережитом в детстве. Роберт не мог понять, почему я не хочу заниматься любовью, потому что я не рассказывала ему о дяде Билле. Большую часть времени я наблюдала за происходящим сквозь легкую дымку, вызванную употреблением транквилизаторов. Я ухаживала за детьми, поддерживала порядок в доме, но все остальное давалось мне с трудом.