Я смогла все рассказать

Размышляя над его словами, я пришла к выводу, что, пожалуй, он прав. Я начала «играть» с Биллом в семь лет, а теперь мне уже тринадцать. Он впервые вошел в меня, когда мне было одиннадцать. Если бы я этого не хотела, я остановила бы его. Никто не поймет, что он просто высосал из меня желание сопротивляться и волю к нормальной жизни. Билл убеждал меня, что люди вокруг решат, будто я сама хотела секса и что это целиком моя вина. Моя ли это вина?

Я почувствовала себя не только оскверненной, но и виноватой. После этого я не чувствовала уже ничего.

Глава одиннадцатая

Когда мне шел четырнадцатый год, к нам переехала «бабушка номер два», мамина мама. У нее начались серьезные проблемы со здоровьем, а, кроме мамы, родни у нее не было, так что матери пришлось пригласить ее жить у нас. В доме не имелось свободных комнат, так что было решено поставить кровать в задней комнате первого этажа, где бабушка и обосновалась со всеми скудными пожитками.

Меня очень обрадовал ее приезд: она всегда мне нравилась, к тому же всегда была мила со мной, если мамы не было поблизости. Мать обязала меня ухаживать за бабушкой. Это означало, что я не смогу ездить вместе со всеми на ярмарку и на пляж; и это меня устраивало: дома с бабушкой мне было гораздо веселей.

У нас с ней были свои секреты, тайны, которые мне нравилось хранить. Настоящие тайны. Так, например, бабушка солгала маме, что у нее отказали ноги, чтобы та разрешила ей приехать. Я же была единственной, кто знал правду: она могла ходить, но очень медленно. Когда вся семья уходила из дома, я бежала к окну и, когда все скрывались из виду, говорила бабушке, что горизонт чист.

– Они уже ушли? – спрашивала она. – Перешли через мост?

Убедившись, что все ушли, бабушка вставала с постели и ковыляла ко мне в кухню. Мы подолгу сидели рядом, и бабушка рассказывала мне про войну. Истории эти были совсем не страшные, наоборот, очень милые и забавные: про то, как бабушка и другие люди распевали песни в бомбоубежище; про ее мужа, маминого отца, без вести пропавшего в Первую мировую, и про то, как они любили друг друга. Я от души смеялась над рассказами об ее юношеских проделках. Так, однажды в нашу местную больницу приехали с визитом королева Елизавета и королева-мать; бабушка как раз в то время там работала. Она не успевала навести порядок к приезду королевских особ; когда те прибыли, она еще полазала на четвереньках, заканчивая мыть полы. Бабушка не придумала ничего лучше, как спрятаться под стол и сидеть там, пока они не уехали. Столько лет прошло, а она до сих пор не могла без смеха вспоминать, как сидела тогда под столом, а королевы ничего и не заметили.

Когда мы с бабушкой оставались дома вдвоем, мы часто делали бутерброды с вареньем и съедали их сразу же, чтобы никто не обнаружил следов. Иногда мы садились в саду и играли с моим псом Бобби. Порой мы просто молча сидели, и нам все равно было хорошо. Главной моей заботой было уложить бабушку в постель до возвращения остальных, чтобы нашу тайну не раскрыли.

Мы с ней здорово проводили время, и это помогало мне справиться с моим горем и жить дальше. Я и не думала рассказывать ей про дядю Билла. Что, если он прав и бабушка обвинит во всем меня? Я не хотела, чтобы она стала плохо обо мне думать. Я не могла этого допустить.

Я жила в своем собственном мире, не впуская к себе ни одного человека из страха, что он может узнать правду обо мне. Мне казалось, со мной что-то не так, и этого я очень стыдилась. Я росла без поддержки со стороны матери, хотя именно она должна была направлять меня в жизни; вместо этого она предала меня. Шрамы в душе от постоянных изнасилований делались все глубже. Я научилась загонять в далекие уголки сознания мысли о плохом и не думать о них; но чем глубже я их прятала, тем отчетливее осознавала, что обречена на одиночество: нельзя подпускать никого, чтобы никто не обнаружил правду и не стал меня презирать.

Через полгода бабушка переехала жить к подруге, и мне стало ее не хватать. Было здорово иметь в доме тайного союзника.

В школе ребята стали обсуждать будущие профессии. Меня привлекала журналистика. Я мечтала колесить по всему миру и вести репортажи из горячих точек. Еще я мечтала стать учительницей: все учителя, которых я знала, были добрыми, заботливыми и неравнодушными людьми. В редкие спокойные минуты я представляла себя взрослой работающей женщиной, представляла, как беру интервью или веду урок. В такие моменты я чувствовала себя нормальным человеком.

Все остальное время я испытывала лишь стыд из-за того, что приходилось выносить дома от мамы и вне дома от дяди Билла. Мне и в голову не приходило, что я могу быть нормальной. Я пыталась выглядеть, как все, слиться с массой. Я спрашивала себя: могут ли другие люди, глядя на меня, узнать всю правду? Грязную, отвратительную правду?