Я смотрю на тебя

Захожу в столовую и на минуту меня посещает мысль о побеге: передо мной за праздничным столом расположился взвод родственников, которые нетерпеливо притопывают ногами, размахивая в воздухе приборами, будто не ели неделю. Встряхиваю головой, чтобы прогнать эту мысль. «Элена, ситуация под контролем, ты в состоянии выдержать это!»

Все в сборе: бабушка, тетя, кузины; маме удалось уговорить даже дядю Бруно, который обычно путешествует по миру со своими друзьями-геями. Здороваюсь со всеми, собирая улыбки направо и налево, и в спешке занимаю свое место. Естественно, меня посадили рядом с кузиной Донателлой, практически моей ровесницей, но абсолютно далекой во всем остальном. В двадцать пять лет она вышла замуж за Умберто – венецианского близнеца Флавио Бриаторе [46], и через год у нее родилась маленькая Анжелика, которой уже исполнилось семь лет и которая напоминает Барби. Девочку посадили слева от меня, она приветствует меня ручкой.

– Привет, тетя!

Глажу ее по голове и улыбаюсь.

– Элена, прекрасно выглядишь, – говорит Донателла, целуя меня в обе щеки и обдавая своим тошнотворным парфюмом с ароматом желтого ириса.

– Спасибо, ты тоже.

– Ой, даже и не говори. Я поправилась на пять килограмм, – с отчаянным выражением на лице отодвигает край юбки, показывая мне часть бедра. – Смотри, все здесь!

Вот, начинается. Каждый год одно и то же. Однако в этом году я действительно не в настроении терпеть ее глупые разговоры. Надо спасаться, прежде чем мы доберемся до последних открытий в области антицеллюлитных средств.

– А что тебе принес Санта-Клаус? – спрашиваю у ее дочери, стараясь сменить тему.

– Новый мобильник, – отвечает, с гордостью демонстрируя мне последнюю модель айфона.

– Супер!

Что она будет с ним делать в ее возрасте, честно говоря, не могу понять.

– Тетя, а покажи мне свой.

Прекрати называть меня тетей, девочка. Я тебя почти не знаю.

Вытаскиваю из сумки свой телефон. Она берет его своими маленькими ручками с изумленным выражением лица:

– Так это же четвертый! Ты что, не знаешь, что уже вышел пятый? – Кажется, дитя шокировано.

Избалованная, невыносимая нахалка. На время снова становлюсь маленькой девочкой, и меня охватывает неконтролируемое желание дернуть ее за волосы.

Выдаю еще одну натянутую улыбочку и решаю игнорировать девчонку, обращаясь к закуске, только что вынесенной из кухни. Естественно, согласно традициям семьи Вольпе, на рождественский ужин едят постное. Поэтому все блюда будут рыбными. Вяленая треска, гребешки в сухарях, тарталетки с лососем.

Моя мама упивается комплиментами родни.

Как обычно на таких торжествах, чтобы не дать мне умереть с голоду, специально для меня мама приготовила вегетарианское меню. Конечно же, она не знает о моем недавнем новообращении в мясоедение, поэтому, чтобы избежать вопросов и не сводить на нет ее усилия, решаю умолчать об этом.

– Спасибо, мама, ты сокровище, – говорю, похрустывая хлебными палочками и накладывая в тарелку небольшую порцию ризотто с красным радиккио, который она приготовила с любовью для своей доченьки.

Разглядываю родственников одного за другим. Мне кажется, что я попала в группу незнакомцев: я не желаю находиться здесь, мне хочется вер-нуться к своей жизни (точнее, к той, какой она была последние два месяца). Каждый день без Леонардо кажется мне потерянным. Наливаю себе полный бокал просекко [47], возможно, это поднимет мне настроение.

Разглядываю родственников одного за другим. Мне кажется, что я попала в группу незнакомцев: я не желаю находиться здесь, мне хочется вернуться к своей жизни.

Мама смотрит на меня так, будто у меня выросла чешуя.

– Элена, ты что делаешь? – спрашивает она с ужасом.

– А что? Это теперь запрещено? – смотрю на нее с невинным видом и доливаю вина в бокал.

– С каких это пор ты пьешь вино? – она не отстает, и эта ее настойчивость меня раздражает. Маме не нравится, когда что-то ускользает из-под ее контроля и одобрения.

– С настоящего времени, если ты не возражаешь, – сухо отвечаю я.

– Если честно, то возражаю…

– Мама, отвали! – буркаю грубо.

Мама смотрит на меня с изумлением, отец тоже. Нависает тяжелое молчание. Бабушка, страдающая глухотой, спрашивает у одного из моих кузенов, что произошло, а тетя, притворно покашливая, поправляет салфетку на коленях. Оглядываюсь с легким сожалением. Я переборщила. Обычно такой тон мне не свойствен: в родительском доме я всегда приветлива и покорна. Только теперь понимаю, что это не они стали чужими, а я изменилась.

К счастью, дядя Бруно приходит на помощь:

– Да ладно, Бетта, ты же знаешь, что вино способствует кровообращению, – говорит он, щипая ее за плечо. – И потом, за праздники надо выпить! – он поднимает бокал и чокается со мной, подмигивая.

– Ты прав, за нас! – продолжает мой отец, поднимая бокал в свою очередь. И по взгляду, который он на меня бросает, я понимаю, что прощена.