Я смотрю на тебя издали

– Соблазн, конечно, велик, – подумав, заявила сестрица. – Я имею в виду связать «Братство» с нашим бомжем. Но сие преждевременно. Факты нужны, а не догадки. Об авторском праве они слыхом не слыхивали, это ясно. И то, что жулики, тоже. «Братство», скорее всего, прикрытие, чтоб обирать доверчивых дураков. Здраво рассудили, что все новое – хорошо забытое старое. Кто ж через столько лет о Белой церкви вспомнит. А и вспомнит, невелика беда… Отцом Константином я займусь, вытащим на свет божий всю его подноготную. А там видно будет.

– Мне-то что делать?

– Сказала б я тебе… Но так как я сегодня добрая, а у тебя законный выходной… короче, отдыхай.

Отдыхать мне не хотелось. Казалось, вот она, разгадка, совсем рядом, но в руки почему-то не дается. Я было продолжила гаданье на кофейной гуще, но сестрица быстро положила этому конец:

– Хорош толочь воду в ступе, терпеть этого не могу. Кстати, я маме обещала свозить ее к Самохиным. Там то ли крестины, то ли годины, господи, прости. Не хочешь присоединиться?

– Ты обещала, ты и вези.

– Сестра называется…

Через полчаса мне указали на дверь. Вполне в духе сестрицы. Я сделала круг по городу, констатировав с прискорбием, что занять себя нечем. Срочно требовалось придумать важное дело. Второй круг в этом смысле ничем не помог, зато на ум пришел Сергей Львович. Вот уж кто у нас спец по гениальным идеям. Если вчера он выглядел повеселевшим, может, подкинет пару-тройку. Впрочем, учитывая, что выходные он обычно посвящал охмурению очередной девицы, мне и здесь могут указать на дверь. Я набрала номер мобильного Берсеньева и стала ждать. Он наконец ответил, а я спросила:

– Чем занят?

– Приятным.

– Медитируешь в объятиях красотки?

– Решил ограничиться своим обществом. Полезно иногда поболтать с умным человеком. Но, так и быть, готов скрасить твое одиночество.

– Тогда, может, встретимся? Дело есть.

– Хватай свое дело и двигай ко мне.

Через двадцать минут я тормозила возле дома Берсеньева. И сам дом, и его квартира в особенности заслуживали отдельного описания, возможно, даже в стихах. К Сергею Львовичу можно ходить как на выставку дизайнерского искусства. Панорамное окно в гостиной и чудный вид. Сам Сергей Львович выглядел даже лучше своей квартиры. Дома он любил ходить босиком, сейчас на нем были футболка нежно-голубого цвета и шорты. Девки в дверях поди за сердце хватаются, когда он их встречает в таком виде. Вот только много ли радости ему от этого.

– Проходи, – весело сказал он. – Тапки сама найдешь. У меня творческий процесс, готовлю мясо по-французски.

– На кулинарные курсы записаться, что ли, – проворчала я. – Все словно с ума посходили: Агатка пирог печет, этот мясо по-французски.

– Агата Константиновна пироги печет? – проорал Берсеньев из кухни. – Удивила. Я-то думал, она умеет только прокурорских в тоску вгонять.

– У нее много талантов, которые тебе и не снились, – сказала я, появляясь в огромной кухне-столовой, а также гостиной.

– Сплю я без сновидений, – хмыкнул Берсеньев. – Преимущество человека с чистой совестью.

«Врешь, гад, – подумала я. – Но комментировать мы это не будем, раз уж я решила лежачего не бить». Он стоял возле плиты, что-то там колдуя, а я села в кресло напротив окна, восхищаясь видом.

– Что привело тебя ко мне, прекрасное создание? – спросил Берсеньев.

– Знамо дело, бомж.

– Так его ж похоронили. Валяй, рассказывай.

Вторично рассказывать до мельчайших деталей было неохота, но я поднапряглась. Берсеньев слушал и время от времени кивал. Когда очередь дошла до братства, я решила показать Берсеньеву бумаги в папке, но он лишь рукой махнул.

– Верю на слово. Ты ж у нас не только выдающийся юрист, но и журналист-недоучка и сравнительный анализ, разумеется, провела блестяще.

К тому моменту, когда я закончила рассказ, и мясо подоспело. Мы устроились за большим столом со стеклянной столешницей.

– Какое вино предпочитаешь? – спросил Сергей Львович.

Один из многочисленных кухонных шкафов у Берсеньева был забит бутылками, лежали они рядком в специальных ячейках, возле них он и замер.

– Чего ты спрашиваешь, я же все равно не разбираюсь.

– Ну, так учись. Что ж, если выбор за мной, будем пить чилийское.

– Да хоть монгольское.

– Дура, от жизни надо получать удовольствие.

Он открыл бутылку, разложил мясо по тарелкам, а потом налил вина в бокалы. Мы выпили и принялись есть.

– Тебе бы шеф-поваром в ресторан, – сказала я.

– Талантливый человек талантлив во всем.

– Не томи, талантливый. Что ты обо всем этом думаешь?

– Пока ничего. Вот доем и думать начну. И ты не сиди с постным видом, а жуй.

Бутылку вина мы допили, мясо съели, а он все молчал.

– Ты нарочно, да? – не выдержала я.

– Жизнь прекрасна, – хмыкнул он. – И не смей ее портить. С бомжем твоим разберемся. Эка невидаль.

Я собрала посуду, сунула ее в посудомоечную машину, а Берсеньев устроился в кресле, блаженно потянулся, потом закинул руки за голову, сцепил их замком и стал насвистывать.

– Нет, ты точно издеваешься.