Я смотрю на тебя

– Эй, хватит плакать, ты не сделала ничего плохого, просто следовала тому, что говорит твое сердце, – она наклоняется ко мне и растягивает мои губы в улыбку. – Ну скажи мне хотя бы, что ты хоть чуть-чуть развлеклась… – провоцирует она меня заговорщическим тоном.

У меня вырывается настоящая улыбка, и я утираю слезы.

– А у тебя как дела? – спрашиваю, выныривая из водоворота своих чувств. – Мы говорим только обо мне…

Гайя тяжело вздыхает.

– У меня новости. Я тебя поэтому и искала.

– Хорошие или плохие?

– Да я и сама не знаю, – она пожимает плечами.

– То есть?

– Я рассталась с Якопо, – ее лицо мгновенно темнеет.

– Нет! – Мне искренне жаль, их история мне нравилась. – Что случилось?

– Он предложил мне жить вместе, – объясняет тихим, невыразительным голосом, – и когда меня поставили перед таким важным выбором, я поняла, что не могу лгать ему и себе самой.

В ней, такой импульсивной и легкой, кажется, начинает проявляться уравновешенное самосознание.

– А Белотти имеет ко всему этому отношение? – спрашиваю, уверенная, что так оно и есть.

– Эле, я попыталась его забыть, но мне не удается, – ее глаза светятся, когда она произносит это. – Якопо был само совершенство, он окружил меня вниманием и подарками, но этого мало. Я продолжаю думать об этом подонке.

– Вы хотя бы виделись?

– Говорили по телефону, – отвечает, почти со смирением, – у него жесткий график тренировок. Этот год очень важен для него, он должен превзойти неудачи прошлых месяцев.

– И следовательно?

– Следовательно, не важно, – волна грусти пробегает у нее по лицу, – даже если он далеко, даже если я смогу увидеть его только в конце сезона… буду ждать. Что мне еще остается?

– Даже если он далеко, даже если я смогу увидеть его только в конце сезона… буду ждать. Что мне еще остается?

Киваю головой в знак того, что я рядом и понимаю ее.

– Возможно, я сделала глупость, о которой потом горько пожалею, – вздыхает Гайя. – Якопо было очень плохо, он действительно был влюблен, знаешь?

– Знаю, я надеялась, что у вас все получится, мне бы очень хотелось иметь подругу-графиню, – пытаюсь пошутить. На губах Гайи появляется улыбка, но тут же исчезает.

– А вместо этого у тебя просто подруга-дура!

– Ну, в таком случае нас двое!

* * *

После ухода Гайи наплыв мыслей, в которые я была погружена, постепенно растворяется. Как будто с души упал камень, оставив чувство легкости и освобождения. Разговор с ней оказал на меня благотворное действие. Рассказав Гайе правду, я смогла увидеть все как бы со стороны.

Теперь я начинаю верить, что счастье может еще вернуться. Я должна пережить мою боль и думать о Леонардо как о прекрасном периоде моей жизни, который остался в прошлом. Мне сейчас просто нужно понять, в каком направлении двигаться. Я могу погрузиться с головой в работу, например, принять предложение о работе в Падуе, если еще не поздно. Я хочу быть сильной, рациональной, мне скоро стукнет тридцать, и пора начинать управлять собственной жизнью, сосредоточившись на важном. Найти свое место в мире. Больше нет Элены, тающей в объятиях Леонардо и с нетерпением ожидающей каждого его жеста и каждого слова. Не я была той женщиной. То была женщина, которая нужна ему. А теперь мне нужно вернуться к самой себе, но без Леонардо – стать той Эленой, какая я есть.

* * *

Вздыхаю. Проще сказать, чем сделать. Следует начать с мелочей: иду в спальню застелить постель. Заправляю чистое постельное белье, а грязные простыни бросаю в бельевую корзину, чтобы постирать – хочу освободиться от его запаха и его образа. Потом открываю окно, чтобы сменить застоявшийся воздух этой комнаты. Пусть свежий порыв ветра унесет все воспоминания. Пока я все это делаю, в голове возникает мысль. А может быть, мои чувства к Леонардо были не любовью, а лишь притяжением запретного плода? Эта идея мне не нравится. Совсем. Но что, если это действительно так?

Может быть, мои чувства к Леонардо были не любовью, а лишь притяжением запретного плода? Эта идея мне не нравится. Совсем. Но что, если это действительно так?

Довольно! Не хочу об этом думать.

Правда, мысль о том, что наши отношения были лишь проявлением скрытого желания бунтарства, возможно, поможет мне пережить все это…

Перехожу в столовую и беру с полки красивейший иллюстрированный том о Микеланджело и Сикстинской капелле. Обычно творения великих помогают мне обрести покой. Я ложусь на диван, подложив под голову подушку, и начинаю листать альбом, останавливаясь на отдельных привлекающих внимание деталях.

Когда дохожу до середины тома, мне на грудь выпадает лист бумаги. Это мой портрет, который нарисовал Филиппо в ночь перед отъездом. Я вложила его между листков альбома, чтобы не дать ему смяться, а потом забыла, и теперь мое сердце сжимается от этой находки.