Я - снайпер Рейха

В этом бою я впервые увидел, как русские расстреливают своих дезертиров, а точнее, каждого, кто начинал отступать, и как они без малейшей жалости заставляют бойцов лезть напролом на хорошо обороняемые позиции. На немецкие окопы обрушивалась одна волна атакующих за другой, чтобы быть расстрелянной, подобно кроликам. В результате этого вокруг позиций горных стрелков образовались буквально стены из тел убитых и раненых русских бойцов. Новые волны атакующих были вынуждены взбираться по трупам своих павших товарищей, используя их тела как прикрытие, до тех пор, пока горы из тел не стали столь высокими, что атака сама собой начала захлебываться перед этим дьявольским препятствием.

Тогда русские бросили в атаку танки, которые поехали прямо по трупам и еще остававшимся в живых своим раненым товарищам. Гусеницы танков Т-34 с грохотом месили тела, и человеческие кости с хрустом переламывались, словно сухое дерево. Эти звуки смешивались с криками и стонами раненых солдат. Слышать и смотреть на все это было невыносимо. Бой разгорался с новой силой. Немецкие стрелки сражались как сумасшедшие, надеясь в пылу схватки выбросить из головы все увиденное. Когда у них закончились патроны, они бросились на врага со штыками и лопатами. Злоба и решимость солдат Вермахта, защищавших свои позиции, была столь сильной, что с наступлением сумерек русским пришлось прекратить атаку.

Я был прикреплен к командиру роты, и это означало, что мне все время приходилось быть в гуще боев. Расстояние между мной и противником часто сокращалось столь стремительно, что после нескольких прицельных выстрелов мне приходилось откладывать свою снайперскую винтовку и доставать пистолет-пулемет МР40, который во время подобных ситуаций у меня всегда был наготове и висел на спине. Бои такого рода неизменно оказывались очень непростыми для меня, поскольку бойцы на передовых линиях обороны очень быстро смешивались с атаковавшими, начинался ближний бой, а на расстояниях около тридцати метров оптический прицел становился бесполезным и значительно сужал обзор. При этом он крепился к винтовке так, что целиться, не глядя в оптический прицел, также оказывалось практически невозможным. В подобных ситуациях снайпер всегда переживает огромный стресс. С одной стороны, он не может бросить свою винтовку с оптическим прицелом. С другой, если враги замечают его с ней, то снайпер оказывается в крайней опасности, поскольку противник тут же начинает вести по нему особо интенсивный огонь.

Когда к вечеру бой затих, выжившие немецкие стрелки не могли позволить себе расслабиться. Было очевидно, что русские вскоре перегруппируются и начнут новую атаку. У моих товарищей было лишь несколько часов на передышку до того, как возобновился штурм. На этот раз он проходил с меньшим напором, враг старался не приближаться слишком близко. И именно теперь снайперы внесли ощутимый вклад в оборону позиций своими точными выстрелами, которыми они издалека поражали цели.

Ночью с 10 на 11 октября в моем секторе русские неожиданно прекратили вести огонь. И через несколько минут повисла обманчивая тишина. Командир 7-й роты воспользовался возможностью быстро обойти позиции своих бойцов, чтобы разобраться в ситуации. На позиции пулеметчиков, которая выдавалась немного вперед относительно основной линии обороны, ему доложили о подозрительных движениях в кустах перед ней. Командир немедленно выслал патруль из восьми опытных солдат. Я сопровождал их в качестве охраны, осторожно передвигаясь ползком на расстоянии тридцати метров от них. Со мной была моя снайперская винтовка, а пехотинцы патруля были вооружены пистолетами-пулеметами и ручными гранатами. Они ползли по доходившей до колена высокой траве к месту, указанному пулеметчиками, и их нервы были напряжены до предела.

Продвинувшись вперед на триста метров, мы услышали приглушенные голоса. По сигналу командира патруля я занял хорошо маскировавшую меня позицию за несколькими росшими рядом кустарниками, установил винтовку на огневую позицию и стал просматривать местность через оптический прицел. Прямо перед собой на расстоянии восьмидесяти метров я увидел пологий склон глубокого оврага. Патруль подобрался к его краю. Командир патруля осторожно заглянул в овраг и увидел русский отряд численностью около сотни солдат, состоявший из стариков и подростков, которые сидели на земле довольно плотно друг к другу, разговаривали и курили, стремясь побороть страх и не думать о своем опасном положении. Ими руководил явно неопытный офицер. Командир патруля отполз назад и жестами объяснил ситуацию своим бойцам. Один из них подполз ко мне и рассказал, что им, несмотря на численное превосходство врага, захотелось попытаться осуществить внезапную атаку, как только начнет светать. Немецкие бойцы рассчитывали, что застигнутые врасплох русские инстинктивно обратятся в бегство и устремятся к пологому склону оврага, где я смогу перестрелять их.