Я - снайпер Рейха

Траки Т-34 безжалостно поехали по перебитым ногам стрелка. Тело пехотинца приняло сидячее положение, словно он хотел обнять своего механического мучителя. За секунды его конечности были отдавлены монстром. Пребывая в ужасе от разыгранного врагом спектакля, я лишь через несколько мгновений осознал, что мой товарищ, охваченный болевым шоком, не издает ни звука. Когда гусеницы поехали по его тазу, солдат оскалил зубы, как лошадь, его лицо растянулось в дьявольской нескончаемой ухмылке, побагровело и распухло, как дыня. Затем его тело буквально лопнуло. Униформа, кости и кишки смешались в месиво страшного цвета, когда грудь и голова немецкого пехотинца исчезли под танком. То, что осталось после этого, представляло собой не более чем вдавленную в землю и смешанную с грязью бесформенную и отвратительную на вид массу, которая должна была скоро впитаться в почву матери-России, не оставив о себе памяти.

Через несколько минут, к удивлению немецких бойцов, русские танки продолжили свой путь, не принимая дальнейшего участия в бою. Очевидно, было что-то не в порядке в связи между танками и пехотой, либо же советские командиры недооценили численности немцев. В любом случае, с исчезновением танков, которые теперь двигались в сторону немецкого тыла, к стрелкам вернулось их мужество, и они, исполненные желания мстить, ринулись на незащищенную русскую пехоту.

Судьба снайперов, обнаруженных противником, всегда оказывалась незавидной. Их боялись и ненавидели, а потому, заметив их, всегда обрушивали на них самый интенсивный огонь. Снайпера же, который попал в плен, ждала жестокая расправа. По этой причине я принимал меры предосторожности перед каждой атакой, чтобы быть уверенным, что я смогу спрятать свою винтовку, если это будет необходимо. На этот раз я приготовил тайник для нее под несколькими ящиками из-под боеприпасов. Как раз перед тем, как русские атакующие достигли немецких траншей, я положил свое снайперское оружие в заранее вырытую яму, а вместо него взял в руки свой пистолет-пулемет МР40.

Русские с громкими криками ворвались на немецкие позиции, и разгорелся беспощадный ближний бой. Движимые примитивным инстинктом самосохранения, бойцы противоборствующих сторон набрасывались друг на друга. Приклады винтовок глухо ударялись, раскраивая перекошенные лица. Очереди, выпущенные из пистолетов-пулеметов, превращали животы в кровавое месиво. Лопаты вгрызались в плечи и спины. Штыки и ножи пронзали тела. Среди криков, хрипов, стонов, выстрелов, дыма, пара, пота и запаха крови терялось все человеческое, даже если оно хоть в какой-то степени существовало до этого. Или именно здесь открывалось настоящее человеческое лицо? Человек, в конце концов, это всего лишь одно из позвоночных животных, всего лишь одно из звеньев дарвиновской борьбы за выживание, руководствующееся простым законом: убивать или быть убитым. И его интеллект выступает скорее как еще одно оружие, нежели как дар самосовершенствования.

Мертвый русский свалился в траншею, подобно мешку с картошкой, и своим весом придавил меня к земле. В то же мгновение вниз спрыгнул еще один советский боец, но его штык, чей удар предназначался мне, вошел в труп и завяз между ребер. За те несколько секунд, пока русский высвобождал свое оружие, я успел выкатиться из-под тела покойника и навалился на врага. Я со всей силы ударил русского ногой в пах. Глухой хруст, напоминавший звук ломающегося печенья, ясно говорил о том, что стальная подкова моего ботинка переломала лобковую кость противника. Русский повалился на спину, изогнувшись в агонии. Я схватил его за горло и большим пальцем сдавил глотку. Русский с хрипом сделал последний вдох, и его глаза едва не выскочили из орбит. Краем глаза я увидел тень над собою и инстинктивно увернулся, так что удар винтовочного приклада отрикошетил по моей каске. На мгновение ошеломленный, я откатился в сторону и закрыл лицо руками, когда враг вновь замахнулся прикладом. Но удара не последовало. Нападавший получил выпущенную в спину с близкого расстояния очередь из пистолета-пулемета. Кровь и обрывки тканей забрызгали все вокруг меня. Я вскочил как раз вовремя, чтобы увидеть как товарища, спасшего меня, другой русский проткнул штыком, который вошел прямо в почки, и тот застыл подобно соляному столбу. В овладевшей мной ярости я схватил лежавшую передо мной винтовку убитого русского и с размаху ударил прикладом в лицо солдата, убившего моего товарища, до того, как тот успел высвободить свой штык.

Охваченный яростью, я потерял чувство времени, страха и даже боли. В один из моментов боя, когда рядом со мной взорвалась ручная граната, комок грязи ударился о мое лицо, и я почувствовал резкую боль в области рта и носа. Теперь, когда бой закончился, я ощутил во рту вкус крови и понял, что все мое лицо и шея были залиты ею так, что стали липкими. Атака закончилась столь же быстро, как и началась. Небольшая кучка стрелков стояла посреди сцены кровавой бойни, которая напоминала средневековое поле боя, полное стонов, криков умирающих и мертвых солдат.