Я - Soska (СИ)

Во мне какая-то защелка защелкнулась, стало холодно и грустно. Привыкла уже, что маманьку нашу мы с Наткой одни любим, больше никого у нее нет. Папанька, когда был дома, тоже вроде как имел свои права. Но такие маленькие, игрушечные, даже совсем никакие, - там, на дальнем уголке дивана. Если он с утра работал, тихонечко вставал в пять часов, никого не беспокоя, тихонечко собирался и быстро-быстро уходил, а завтракал он по дороге к трамвайной остановке одной сигаретой. Когда он с обеда работал, мы его совсем нисколько не видели живого, только сонного, утром, и то не всего папаньку, а его лохматую макушку, торчащую из-под одеяла. Мы не боялись, что нам от его незаметной любви меньше маманьки достанется. А тут нахлынуло.

Это ж она для нас старается!

Это ж она наше в маманьке будет другим отдавать!

Я уже знаю - они так детей делают. А зачем нам еще дети? Нас у маманьки с Наткой итак двое, она все жалуется - одеть-обуть-накормить, денег вечно не хватает. А дядька этот - он чего? Теперь у нас заместо папаньки?

Так хотелось подняться на диване, чтобы они испугались и перестали этим делом заниматься. Я даже представила, как у них рты раскроются от удивления. И спросить у дядьки у этого огромного. А ты кто? И у маманьки спросить. А зачем нам еще дети? А папанька когда придет?

Если бы язык не присох, я бы спросила. И получила бы. Нет, меня не наказывали. Но, не маленькая, знаю, в такое время нельзя мешать.

Когда мальчишки на улице двух собак палкой разнимали - они тоже деток, собачаток делали, одна собака, которая папа, рассердилась, что его подружку палкой больно бьют, и Витьку за ногу цапнула. Прямо до крови! А потом еще куртку ему порвала, потому что он палку не хотел выбрасывать. Рукав болтался как собачий хвост. А мама Витькина сама ему еще наподдавала, домой повела и нам сказала, что нельзя лезть туда, куда нас не просят. Хорошо еще, что всех не загрызли до смерти, вот заразится Витька кусачим бешенством, придется его к ветеринару на больные уколы водить целый месяц.

- Может быть поумнеет, когда жопа от уколов пополам расколется.

А мы представили, как она пополам у Витьки расколется, каждая половинка будет сама по себе болтаться, или со своей личной ногой идти своей отдельной дорогой, и нам не смешно стало. Нам жутко стало...

Маманька моя не зря хотела, чтобы я спала. Она не хотела, чтобы я чего-нибудь видела. Взрослые всегда этим занимаются по ночам, когда их дети спят. А то я маленькая, а то не понимаю ничего. Что у меня глаз нет? Или уши совсем ватой забитые? Я же в школе, я же на улице всякого наслушалась. И видики сейчас у многих есть. Глупенькая! Ну ладно. Буду притворяться. Пусть думает, что я взаправду сплю...

Дядьке чего-то не понравилось в маманьке. Он перестал дергаться на ней, затих.

- Ты чего? - спросила она.

- Не могу закончить, - голос у дядьки был глухой и не совсем довольный. - Диван у тебя неудобный.

- Давай, я по-другому лягу, - тут же откликнулась она весело.

Но командовал он.

- В рот, - сказал требовательно. И маманька послушно сползла с дивана. - Рубаху совсем сними, чего забаррикадировалась.

Он лег на спину, высоко забравшись на подушку. Даже почти сел. А я лежала около его живота... прямо перед моими глазами... в потолок, как Наткина рука со сжатым кулачком, смотрела толстая дядькина палка.

Мне стало страшно.

Маманька осторожно захватила ее губами, а я боялась, что палка или рот ей порвет, или у нее из шеи как гриб из-под мохнатых иголок вылезет.

Дядьке опять что-то не понравилось, наверное то, что маманька двумя руками за нее держалась и не давала дядьке ее всю в рот затолкать.

- Вставай, - приказал он.

Маманька встала около дивана, дядька наклонил ее, пристроился сзади и опять начал дергаться. А две мамины титьки висели остроносо перед моими глазами и качались вразнобой, ударяясь друг о дружку. Я все ждала - когда они звякать начнут. А маманька стонала жалобно, и всхлипывала, или у нее где-то за спиной всхлипывало.

И так мне стало ее жалко, - это же из-за нас она такие мучения терпит, что я не удержалась и заревела.

Маманька зашипела дядьке.

- Подожди, ребенок проснулся, - и попыталась вырваться.

А дядька не послушался ее. Дядька схватил маманьку одной рукой за волосы, другую руку положил на спину, - запрокинул ей голову:

- Тихо ты, не дергайся!

Стали слышны хлесткие удары, так Натка в ладоши хлопает своими пухленькими ручонками.

- Счас... о-о... все я...

А потом он выгнулся, фыркнул и медленно, как спущенная велосипедная камера, пополз на пол около дивана.

5

Утром я не хотела просыпаться. Боялась - открою глаза и опять увижу этого огромного дядьку. Вот он лежит голый, дышит как паровоз, часто и громко. А толстая кривая палка стала пластилиновой, прилипла к его ноге и затаилась.

Я хотела, чтобы никого не было, чтобы все умерли, или чтобы я одна умерла, а они пусть живут без меня и ничего не говорят, и ни о чем не спрашивают.

Но маманька все равно разбудила меня и в школу спровадила.