Я - Soska (СИ)

А сегодня - не спится, и все тут. Уже и ремня пообещали, и конфетку, и что назавтра гулять не отпустят. Пришлось притворяться: раз хочет маманька, чтобы я как будто спала, буду спать.

Слышу, дверь тихонько щелкнула.

Сперва подумала - ушла к тете Тамаре, к соседке. Они часто вечером сидят у нас, или у нее, болтают "о бабском". Могут и бутылочку выставить, покурить. Маманька не курит, а тетя Тамара курит. У нас дома даже папаньке не разрешалось никогда курить. А тете Тамаре иногда можно. Она же подруга. Она же, если покурить пойдет, разговоры прервать должна будет. Пусть лучше здесь курит, дверь в нашу комнату все равно закрыта, к утру все сто раз провыветрится.

Нет, не ушла никуда она. Кто-то на кухне шепчется. И по голосу слышу, не тетя Тамара это, у той слова как из скорострельного пулемета быстрее пуль вылетают.

Слушала, слушала - ничего не понятно. Зря только прислушивалась столько времени, совсем устала. От слушательного напряжения даже шея онемела, и ноги почему-то затекли. Ну и задремала незаметно.

Маманька пришла, склонилась ко мне, дыханье затаила. Чую, от нее какой-то жар идет, обжигает меня, в мягкость матраса вдавливает.

Послушала с минутку, а потом толкает в плечо.

- Спишь? - шепчет с дрожью в голосе.

Я слышу ее прерывистое дыхание, хочу ответить, а слово сказать не могу - язык к нёбу прилип, высох сразу, и такой толстый стал. Как тогда, летом, в саду у бабушки, когда нас деда Гриша медом угостил в сотах, а там пчела сидела, а я не заметила и кусила. А ей стало больно, или обидно, что я ее мед ем, да еще и кусаюсь. И она меня в отместку кусила. А я закричала, а потом язык опух и стал во рту не умещаться. А я стала задыхаться, а деда Гриша язык у меня пальцами схватил и жало в нем искал. И слезы мне волосатым кулаком вытирал. А волосы у него на кулаке редкие, кучерявые, рука вся в конопушках...

Ушла маманька, сон мой прогнала. Я как все равно сто лет проспала и насовсем выспалась. Даже ни на столечко ни в голове, ни в теле сна нет.

На кухне опять шепот, смешки, посуда звякает...

А потом свет гаснет, она идет назад, тихонько, на цыпочках. Уже в одной короткой ночнушке, ложится рядом со мной. А с краю еще кто-то ложится, да такой тяжелый. Диван как лодка на реке, жалобно просел до самого пола.

Я испугалась, вдруг сейчас диван тонуть начнет, с того, дальнего просевшего угла потечет весь. И мы втроем на голом полу окажемся, а дядька рассердится сильно и меня за такие мои мысли ругать будет, или выгонит одну куда-нибудь.

Чего-то они шепчут друг дружке, чмокают, лижутся. Поняла я - целуются, не до меня им, не до мыслей моих. Они вдвоем. Им интересно. Я когда одна бываю, не знаю иногда, чем заняться. Одной иногда скучно бывает. А если кто в гости или поиграть ко мне придет, всегда веселее. На двоих больше игр всяких придумано, чем на одного. Даже не в два раза, а, наверное, в сто раз. А когда трое, еще больше можно придумать.

А дядька этот точно не папа. Папа у нас не такой большой, папа у нас даже меньше маманьки, не ростом, а толщиной. У него совсем никакой толщины нет, а есть кожа и ребра. И пахнет от него неприятно. Как от старых больных стариков... и от пьяниц. А от этого не пахнет, от этого в комнате места совсем нисколько не осталось. Даже дышать тяжело, будто он весь воздух себе забрал и делиться с нами не хочет. А потом он на маму лег, а меня на самый край рукой отодвинул.

И запыхтел...

4

Во мне какая-то защелка защелкнулась, стало холодно и грустно. Привыкла уже, что маманьку нашу мы с Наткой одни любим, больше никого у нее нет. Папанька, когда был дома, тоже вроде как имел свои права. Но такие маленькие, игрушечные, даже совсем никакие, - там, на дальнем уголке дивана. Если он с утра работал, тихонечко вставал в пять часов, никого не беспокоя, тихонечко собирался и быстро-быстро уходил, а завтракал он по дороге к трамвайной остановке одной сигаретой. Когда он с обеда работал, мы его совсем нисколько не видели живого, только сонного, утром, и то не всего папаньку, а его лохматую макушку, торчащую из-под одеяла. Мы не боялись, что нам от его незаметной любви меньше маманьки достанется. А тут нахлынуло.

Это ж она для нас старается!

Это ж она наше в маманьке будет другим отдавать!

Я уже знаю - они так детей делают. А зачем нам еще дети? Нас у маманьки с Наткой итак двое, она все жалуется - одеть-обуть-накормить, денег вечно не хватает. А дядька этот - он чего? Теперь у нас заместо папаньки?

Так хотелось подняться на диване, чтобы они испугались и перестали этим делом заниматься. Я даже представила, как у них рты раскроются от удивления. И спросить у дядьки у этого огромного. А ты кто? И у маманьки спросить. А зачем нам еще дети? А папанька когда придет?

Если бы язык не присох, я бы спросила. И получила бы. Нет, меня не наказывали. Но, не маленькая, знаю, в такое время нельзя мешать.