Успех восстания значительно зависел от неожиданности и гладиаторам сразу удалось многое: почти все они оказались вне камер и без цепей, на тренировочных площадках охрана была устранена, её оружие захвачено. Самые активные участники, бесцеремонно ворвались на кухню и спешно вооружались чем попало: большими вертелами, столовыми ножами, топорами. Ломали столы и скамейки, делая из них импровизированные дубины. Правда, более половины гладиаторов предпочти неясной перспективе свободы, пусть и достаточно рискованный, но всё же совершенно понятный шанс уцелеть – они незамедлительно вернулись в камеры, и сколько их настоятельно не призывали более деятельные собратья, добровольно остались там, дожидаясь не минуемого, с их точки зрения, подавления выступления и скорого возобновления тренировок. В итоге на внутренней площади школы перед воротами собралось немногим более двухсот человек.
Амвросий к этому моменту уже успел предпринять необходимые меры для подавления мятежа: он выстроил своих людей в две шеренги у ворот школы, преградив путь вооружённой толпе рабов. Это создавало восставшим серьёзную проблему, так как подавляющее большинство охранников, как и их командир, были ветеранами, крепкими, закалёнными в боях и хорошо обученными легионерами, привыкшими доблестно сражаться с превосходящими силами варваров и не испытывающими страха перед «кучкой рабов». К тому же Амвросий сразу отправил посыльного к претору, ожидая скорого прибытия подкрепления. Ему надо было выиграть немного времени.
Он вроде сделал всё формально правильно, как положено решительно и достаточно быстро, но снова ошибся в главном. Откуда Амвросий мог знать: его посланник со свёрнутой шеей лежит за углом ближайшего дома, где того «успокоил» Ганик, и никакой подмоги не придёт. Впрочем, роковым для него и всего Рима де-факто стало именно половинчатое решение, принятое ранее. Если бы он не пропустил Спартака, то вооружённое восстание не началось, а вечером после неминуемого ареста Нума Помпилия с соратниками и последующих безжалостных пыток, всех бы заговорщиков, безусловно, выявили и показательно казнили. Если бы он пропустил обоих, то сейчас Ганик находился внутри школы, а посыльный спешил с претором и милицией на выручку. Но Амвросий сделал наиболее неудачный выбор, и сейчас его люди остались одни против разъярённой толпы рабов.
Полуголые гладиаторы против одетых в броню легионеров. Кухонные ножи, вертела, доски и брёвна против мечей, копий и щитов. Изнурительные тренировки одних против боевого опыта и железной дисциплины других.
Кровавая схватка завершилась относительно быстро. Все римляне были убиты, но и потери восставших оказались несоразмерно велики: почти три четверти гладиаторов лежали неподвижно или корчились в муках.
Видя неизбежность поражения и невозможность убежать, охранники в последний момент перерубили канат, удерживающий решётку ворот, отрезая путь себе и восставшим. Тяжёлая конструкция с неимоверным шумом ринулась вниз, но подоспевший Эномай успел подхватить нечеловеческую ношу, остановив падение преграды.
Амвросий метнулся к нему с одной стороны, а с другой, проскользнув под решёткой, устремился Ганик. Охранник успел первым. Он нанёс Эномаю удар клинком в бок, но могучий галл не издал ни звука и даже не шелохнулся, упорно продолжая стойко удерживать непосильный для нормального человека вес. Второго удара не последовало, Ганик в прыжке сбил Амвросия с ног и вцепился голыми руками в горло. Гладий, упавшего охранника отлетел далеко, а физически гладиатор намного превосходил соперника, потому вскоре Амвросий присоединился к посыльному и остальным своим людям, тем самым приняв достойную смерть и избежав последующих обвинений в некомпетентности и разгильдяйстве, сохранив семье ветеранскую пенсию.
К Эномаю, схватив другой край решётки, присоединился UCU528, обозначив активное участие в восстании. Пока события шли известным киборгу путём, он старался не вмешиваться, никого не убивать, чтобы случайно не изменить ход истории до того, как это станет необходимым.
Гладиаторы добили своих тяжелораненых, не способных передвигаться самостоятельно. Оправданная жестокость. Ведь время по-прежнему играло против них: в любой момент римляне могли прислать милицию в школу или перекрыть пути выхода из города усиленными патрулями. Восставшие спешили, а неподвижные соратники сильно тормозили бы убегающих. С точки зрения той эпохи подобное зверство, как ни странно, было совершено нормальным и, более того, подлинно гуманным. Ведь медицина оставляла желать лучшего: большинство раненых всё равно умерли. Что же тогда человечнее: мгновенная смерть или долгие мучения? Вдобавок римляне навряд ли позволили гладиаторам умереть «спокойно», добавив к страданиям от ран изощрённые пытки.