– Ну, раз приехала, давай я хоть и с опозданием, но проявлю гостеприимство, – хмыкнул Илья. – Пойдём, чаю попьём. У меня варенье есть.
– А я тебе печенья привезла. – Аня снова сдёрнула с плеча рюкзак. – Сама испекла! – Она смешно сморщила нос. – Я, конечно, понимаю, что печенье в благодарность за спасение жизни – это такая себе ценность. Но я очень старалась!
– Сейчас оценим. – Илья улыбнулся. – В доме неуютно, давай здесь, на крыльце посидим. Сейчас принесу противокомариную установку. – Он нырнул в низкую дверь и вернулся с газовой плиткой и спиралью на проволочной подставке.
Аня осторожно села на ступеньку и оглянулась на монументальные брёвна, из которых был сложен дом.
– Настоящая изба лешего, – сказала она. – Всё-таки не зря я сюда забралась. Где ещё такие увидишь?
Илья поставил на газ ковшик с водой и тоже сел на ступеньку – на самый краешек.
– Я тебе сейчас расскажу кое-что, – начал он сбивчиво. – Ты, скорее всего, не поверишь… Ну или сочтёшь меня чокнутым. Кстати, я ведь и есть чокнутый… Да! – Он обернулся к ней. – Вот ты на ночь глядя потащилась ко мне в глушь. Сюрприз сделать… А о том ты не подумала, что я могу оказаться маньяком? И домой ты можешь уже не вернуться?
– Ну какой ты маньяк, если ты почтальон. – Аня хихикнула. – Не похож ты на маньяка. Уж извини. Даже с топором.
– Если бы все маньяки были похожи на маньяков… – назидательно начал Илья, но Аня перебила его:
– Да поняла я, что ты хочешь сказать! Ну да, почему-то я совсем тебя не боялась… Не боюсь. И я сказала тёте Люде, куда я поехала.
– И она тебя отпустила? – изумился Илья.
– А как бы она меня не отпустила, интересно? – Аня передёрнула плечами. – Я ей не дочь – раз. Я не ребёнок – два. Мне и мама уже ничего запретить не может, так-то. Мне двадцать один год как-никак, уже по всем меркам совершеннолетняя.
– Двадцать один? Да ладно…
– Не веришь? – возмутилась Аня. – В следующий раз с паспортом приеду! – И осеклась, сообразив,
– Вот-вот. – Илья заметил эту заминку. – Никаких «следующих разов» не будет. Сейчас чаю выпьем, я провожу тебя до села… И чтоб ноги твоей больше не было в этих краях! Взрослая она, ишь ты. Двадцать один год аж целый! Да не верю! Поведение как у двенадцатилетней… В лучшем случае.
– Не ори ты на меня, – попросила Аня. Совсем тихо сказала. Будто бабочка крылышками прошелестела.
– Прости. – Илья смутился, да так, что снова порозовели щёки. – Орать больше не буду. Слушай теперь… Мою неправдоподобную историю.
Вода закипела, чай настоялся, остыл и был выпит с «сюрпризным» печеньем, которое оказалось потрясающе вкусным. Аня слушала внимательно, молча, глядя куда-то в пространство и едва заметно покачивая головой.
– Вот как, значит, – проговорила она, когда Илья замолчал. – Страх… Я слышала об этом. В детстве мне часто рассказывали всякие страшилки. У меня же бабушка здесь жила. Мама и тётя Люда – её дочери. Мама уехала, а тётя осталась. Но всё это я, конечно, знаю… И теперь понятно, почему ты живёшь тут один. Погоди! – Она встрепенулась. – А как же ты до этого жил в деревне? В этом Мохово?
– У меня дом там на самой окраине, – пояснил Илья. – А в самой деревне живёт одна из Храбрых. Ольга Серафимовна. Рядом с Храбрыми мы можем селиться. А в Варакинском районе ни одного Храброго нет.
– Вот беда, – вздохнула Аня. По-взрослому так вздохнула. Почти как та же Ольга Серафимовна. – И пока ты один на два района, ты вынужден жить… Вот так. – Она обвела взглядом лужайку перед домом с раскиданными обрезками бруса.
– А мне нравится. – Илья улыбнулся. – Мне вообще среди людей тяжело. Как говорят – экстремальный интроверт.
– Понятно… Значит, зря я нарушила твоё уединение. Ну что ж, ты доходчиво объяснил. Больше я тебя не побеспокою. – Анин голос стал сухим и отрывистым. – Пойдём, что ли. Мне с моей скоростью ехать часа два.
– Да, действительно, надо выдвигаться. – Илья поднялся. – И… Спасибо за печенье.
– Не за что. – Голос Ани дрогнул. Она отвернулась и завозилась с рюкзачком. Сгорбилась, на спине выступили косточки лопаток.
В сердце толкнуло горьким теплом.
Так отчаянно захотелось протянуть руку, погладить эти «сложенные крылышки»…
«Аня, Аня… Ну вот зачем… Зачем ты приехала? Как же теперь моё «с глаз долой», а?..»
Следующие два часа оказались самым длинными в жизни Ильи – теперь-то он понял, что означает это фигуральное выражение: два часа тянулись как все шесть. Он медленно тащился позади велосипедистки, мрачно прикидывая, хватит ли бензина; мотоцикл был недоволен такой черепашьей скоростью. А водитель мысленно ругал себя на чём свет стоит.
«Ты её вообще не знаешь. Может, она стерва. Может, она тупая как пень. Может, она тусовщица… Ну, это, конечно, вряд ли: сложно представить себе тусовщицу, которая спокойно выдерживает два месяца в такой глуши и в одиночестве гуляет пешком по пятнадцать километров. Но всё равно! Мало ли есть на свете качеств, за которые ты не любишь людей, и, в частности, девушек! Наверняка в ней таких полно… Ну, или хоть одно-два точно есть…»
Помогало, откровенно говоря, слабо. Никак не помогало.