Читаем Я стану твоей проблемой (СИ) полностью

Я стану твоей проблемой (СИ)

- Просто не привык еще…- склонив голову тянется рукой к груди и окуная пальцы в воду сдавливает тонкую, гипюровую чашечку серого лифчика.

- Давай не поедем в Москву…- шепчу, чувствуя, как к горлу ползет ком.

Мне плохо. Мне впервые так плохо.

Тим замирает и бросая на меня вопросительный взгляд, дергает кадыком.

Мой вопрос вывел его из равновесия, потому, что ночью, когда он подолгу курит на балконе он наверняка думает об этом же.

И я много думала об этом. Мне здесь и правда хорошо.

Я же могу перевестись на заочку? Или дистанционно обучаться.

У Тима работа вообще по умолчанию подразумевает удаленку. В офисе Кир сам справится.

- Ты чего это, Ян? – сомневается в моих словах явно списывая на порыв.

Вылезаю из бассейна и тянусь к стопке полотенец, которые придумала хранить на пластиковой тумбе предыдущая хозяйка.

Укутавшись в полотенце сажусь радом и щекой прижимаюсь к любимой татуировке на левой руке.

- Я хочу заниматься плаваньем. Знаю, что в Москве папа мне не даст уйти в эту профессию, а тут я смогу. Я уверенна…

Тимур не дослушав целует меня в губы.

Я не должна на него давить! Не должна его переубеждать! Я черт возьми не должна тянуть за самую тонкую, но самую крепкую нить, но я это делаю, потому, что чувствуй- он сдастся.

Отрываюсь от губ и больно ударяю в самое сердце.

- Не продавай дом… Ты ведь не хочешь… Давай останемся здесь… Давай останемся на море…- прячу нос в изгибе его шеи. Мне так хорошо с ним, что я… Не знаю, я словно боюсь, за то, что если Тимура вывести из этого города – он погибнет. Москва просто его сожрет. Сначала сожрет мой папа, а Москва догложет то, что от него останется.

За его коротким «посмотрим» кроется много недосказанности.

Я знаю, что посеяла в Агачеве сомнения.

Хочу прижаться к нему, прилипнуть намертво, как липучка потому, что мне так плохо.

Я не хочу уезжать. И он не хочет.

чувствую, что не хочет, потому что эту ночь мы впервые засыпаем без стонов и беспощадных ласк, потому что курить он встает раз десять, потому, что объятий становится меньше…

Я верчусь, как курица на вертеле. Мне безумно жарко, тревожно и неспокойно.

Могла ли я когда-то подумать, что так намертво смогу прикипеть к человеку и к тому, что он любит и чем дорожит.

Утром выясняется, что мои тревоги были не напрасными, потому, что спустившись вниз я застаю на кухне Тимура. Но он не один... с ним они... мои родители...

Мне с ноги прилетает по нервам.

Испуганно сглотнув вязкую слюну опускаю руки вдоль тела.

Делаю неуверенные шаги вперед, сжимая край пижамных шорт.

О том, что папа недоволен говорит все!

Грубые черты лица и собранная поза во властной и жесткой мужской фигуре могут вывести из строя любого.

А я дочь, которая…

Боже…

Мое глухое «привет» утопает в папином задумчивом взгляде.

Он блуждает по моей фигуре глазами, оценивая мою растрепанность, опухшие от долгих поцелуев губы и задержавшись на почти заживших коленях возвращается на лицо.

Мне невыносимо стыдно.

В ужасе пытаюсь проглотить волнение и сказать что-то еще, но пересохшее горло настолько стянуто, что не пропускает ни одного звука.

Не замечаю, как возле меня оказывается мама и обдав меня сладким парфюмом целует мою щеку.

Она что-то оживленно рассказывает, словно не замечая всеобщее напряжение, а папины глаза уже медленно блуждают по Тимуру.

Откинувшись на спинку стула он задумчиво растирает подбородок, взъерошивая густую черную поросль.

Дурной знак.

Он что-то обдумывает.

Мой пульс с каждой секундой учащается.

В совершенно нелепой панике хватаю чашки со стола и открыв кран принимаюсь их намывать под чистой струей воды.

А что мне еще делать, что бы унять панику и смущение?

Отвечаю на мамины вопросы скорее машинально, совершенно не запоминая смысл нашей беседы.

В голове такая каша...

Мамины вопросы адресовываются уже Агачеву.

Голос Тима звучит уверенно, но я на него даже не смею смотреть, словно это самый смертный грех, ведь я вновь чувствую на себе испытывающий взгляд папы и смущение адски горячим огнем жжет мои щеки.

- Ничего объяснить не хочешь– гремит его голос поверх маминого.

Воздух застревает в легких.

Мне хочется провалиться сквозь землю, но я наконец-то поднимаю глаза на его лицо и сиплю.

- Я люблю его, пап…

Время застывает в наших с ним глазах.

Больше не звука, ни движения, только оголенный нерв и мой бешенный пульс в ушах.

Это конец?