Я стану твоим врагом

Сидевший в кресле сутенёр поднял голову, перестав играться с драгоценным камнем на столе. Приподнял бровь, тряхнул головой, откидывая длинные пряди за спину.

— Остаёшься за главного, — недовольно бросила ему воровка, натягивая перчатки.

Бенедикт улыбнулся, и улыбка сутенёра, как и всегда, Фло не понравилась. Мужчина, несомненно, был сильнее, опытнее и умнее, чем они с братом. Если бывший капитан королевской армии захотел бы занять его место…

Сейчас для этого самое время.

— Я за лекарем, — добавила Фло, задерживаясь в дверях.

— Почему бы тебе не послать кого-то вместо себя? В городе эпидемия, — лениво бросил сутенёр, вновь принимаясь играть с камнем.

— Да что ты говоришь! — вспыхнула девушка. — Бенедикт! Очнись! Эпидемия не в городе! Она уже здесь! Буквально, — Флорика стремительно подошла к столу, опёрлась на него обеими руками, — за дверью!

Бенедикт помрачнел, выпрямляясь в кресле. Бросил быстрый взгляд на дверной проём, в котором застыл Ренольд, поджал губы.

— Не кипятись, Фло, — примирительно проговорил он. — Я только хотел сказать… будь осторожней, детка. О Питоне мы позаботимся.

Флорика медленно выпрямилась, глядя в голубые глаза сутенёра.

— Даю слово, — добавил Бенедикт.

Девушка помедлила ещё секунду, быстро кивнула и покинула кабинет. Другого выхода, кроме как поверить слову дезертира, предателя и сутенёра, она не видела.

Королевские лекари посоветовали то же, что и Януш — хоронить королеву Таиру, не дожидаясь церемониального дня. Они едва успели подготовить тело к погребальному обряду в главном храме Единого.

Погода в Валлии отличалась изменчивостью, и холодные северные ветра здесь были не редкостью, в отличие от солнечного Аверона — это Марион знала всегда. Но долгие приготовления, сумбурные сборы, тяжёлое чувство утраты, тревога за сына, находившегося вдали от неё — всё это так и не позволило ей как следует заняться собой и одеться должным образом. Юрта едва успела помочь ей с глухим чёрным платьем, когда леди Гелена попросила её помощи — от лесной хвори скончалась её камеристка, и Марион с пониманием отнеслась к просьбе. Что бы ни было между двумя приближенными дамами королевы, сейчас для выяснения отношений было не лучшее время.

Когда Юрта увидела, что Марион так и отправилась на церемонию, в одном платье без плаща или накидки, служанка только руками всплеснула — всё порывалась вернуться в личные покои за верхней одеждой баронессы — но Марион не позволила, опасаясь опоздания.

И вот сейчас она стояла перед дверьми храма, под проливным дождём, пронизывающим ветром, чувствуя, как холодеют не только кисти рук и лицо — то единственное, что не закрывало глухое чёрное платье — но как холод пробирается под плотную ткань, неприятными щупальцами опутывая всё тело.

Марион не боялась ни холода, ни болезней — но спустя какое-то время попросту не могла удержаться от дрожи, наблюдая за приготовлениями монахов.

Проститься с королевой пришли ввиду эпидемии немногие, но толпа верных подданных и влюблённых в юную королеву горожан всё же собралась на площади, выстроившись за спинами придворных.

Король Андоим стоял чуть поодаль от гроба, и выражение лица у него было самое трагическое, даже угрюмое — вполне адекватная реакция на смерть жены, если бы Марион не знала его истинного отношения к Таире. Ненависть к валлийскому королю росла в ней с каждым днём, а после смерти Таиры — с каждым часом. Андоим действительно не пришёл проститься с женой, заглянув лишь в день погребения — но к телу не подошёл, постоял на пороге, разглядывая спокойное, умиротворённое лицо супруги, и вскоре покинул опочивальню.

Синяя баронесса пожелала ему смерти в тот миг так горячо, с такой жгучей ненавистью, что была почти уверена — вот сейчас, прямо сейчас король падёт замертво. Такой ненависти она не испытывала даже к Ликонту. Нет, герцог вызывал в ней глухое, непримиримое чувство, которое могло насытиться лишь местью — но, пожалуй, после её осуществления всё же остыло бы, удовлетворилось, похоронив память о нём на задворках уставшего от вражды разума. Ненависть к Андоиму… нет, она не ушла бы даже с его смертью, наполняла бы всё её существо при одном лишь упоминании имени валлийского короля.

Ликонт на похоронах не присутствовал — дворец облетела весть об освобождении командующего, прошёл слух и о повторном назначении его на пост в присутствии Высшего Суда, но герцог не спешил показываться при дворе. Зато прибыла герцогиня Наала, также одевшая траур, и успевшая проститься с почившей королевой в её покоях до того, как тело вынесли бы для сопровождения к храму.

Герцогиня ни с кем не здоровалась при дворе, молча выполнив свой долг, но подошла к Синей баронессе. Наала шепнула ей, что брат действительно вернулся из тюрьмы, но в поместье случилась неприятность, и Нестору пришлось остаться. Командующий передавал свои искренние соболезнования и очень сожалел, что не смог попасть на похороны.