Я ставлю на любовь

…В ее городе царила зима. Падал снег, белый и мягкий, укрывающий собой улицы, дома и деревья. Он, словно чистильщик в белых перчатках, стремился скрыть следы городской слякоти и любой тревоги белым покрывалом городской зимы. Снежинки переливались холодным серебристым отливом в ее волосах, таяли на пылающих щеках девушки, их холодное касание ощущалось как ласковые, невесомые поцелуи. Холод минусовой температуры сковал ладони, но Настя не спешила укрыться в теплом убежище салона автомобиля. На противоположной стороне улицы располагался небольшой парк. Заснеженные ели были покрыты белыми шапками снега. Холод разогнал народ по теплым помещениям, и на белоснежном ковре не было ни единой цепочки следов. «Я буду первой», — решила Настя и, проигнорировав зебру пешеходного перехода, перебежала через проезжую часть, рискуя поскользнуться на высоких каблуках. Густая сень засыпанных снегом елей, казалось, отрезала ее от шума суетливого города, приглушила громкие звуки автомагистрали, словно заключив в объятия. Снег скрипел под подошвами модельных сапожек, заметал цепочку следов искрящимися снежинками. Она не замечала холода, легкой боли в пальцах и покалывания в разрумянившихся на морозе щеках. Необъяснимое никакой логикой тепло разливалось внутри нее, но такое знакомое, что казалось почти родным.

Она никогда не знала, почему его чувствует. Это было даже не столько ее ощущение, сколько послевкусие от азарта, словно она ловила кого-то, и всякий раз, когда она пыталась понять, кого именно и почему, оно приглушалось, гасло, исчезало, оставляя после себя пустоту. От этого было почему-то больно, и вскоре она перестала пытаться найти истину. Как часто это тепло спасало ее, когда, падая от усталости и боли во время изнурительных тренировок в «обители ангелов», она хотела все бросить! Акура, мастер боевых единоборств, помешанный на духовных практиках, единственный знал, что с ней происходит. Она не откровенничала, да ей это и не надо было: японец умел читать по лицам. “Предназначение. Если твое, оно даст тебе силы” — это все, что он тогда сказал, но Настя кожей ощутила недосказанность.

Первые несколько лет это состояние практически не покидало ее. Потом стало приходить все реже и реже. Иногда она просто от него отмахивалась, но чаще погружалась в это необъяснимое тепло. Ей было хорошо. В такие моменты казалось, что она нашла во тьме свет яркого маяка, за который ухватилась с отчаянием заблудившегося в море скитальца. Кто зажег его для нее и продолжал это делать? Она не верила ни в бога, ни в дьявола. Она была Ангелом куда более реальных, приземленных и жестоких сил.

Девушка опустилась на скамейку, смахнув снег ладошками, которые тотчас же неприятно укололо холодом. Скорее по инерции, чем от необходимости, натянула на покрасневшие пальцы теплые кожаные перчатки. Мороз хлестал наотмашь по ее щекам, теплое дыхание оседало инеем на ресницах и волосах, а внутри расцветала весна. Она всегда была с ней, вне зависимости от времени года. В удушающую жару — глотком прохлады, в лютый мороз — теплом ласкового огня. Может, это действительно был дар свыше, не позволявший ей утратить себя прежнюю — ту самую девчонку, которая умела не только проклинать несправедливую жизнь, но и радоваться ее светлым моментам? Теплая волна достигла щек, сменив морозное покалывание легкими, словно касания ладони, поглаживаниями. Как и раньше, это прикосновение показалось ей знакомым и практически родным, убаюкивающим нежностью, про которую она забыла на долгие годы. Почему-то захотелось горячего крепкого кофе, как будто это тепло и желание были связаны в единую неразрывную цепь. Набирающий силу, но пока еще ласковый вихрь подхватил осколки памяти, разгоняя горячую волну, — казалось, от ее мощной силы сейчас растает снег, не успев прикоснуться к пылающей коже…

Она была теплая. Сильная. И вместе с тем — до невозможности ласковая. Словно боялась этим неосознанным поглаживанием опалить скулы, которые еще помнили совсем иные прикосновения — пусть не сильные, но хлесткие и унизительные удары другого мужчины. Тогда ей показалось, что эта слегка шероховатая ладонь пытается унять фантомную боль воспоминаний, вобрать ее в себя через рецепторы, растворить в крови, откуда они уже никогда не вырвутся обратно. На губах горчил привкус изумительного кофе, у которого был цвет глаз спасителя из прошлого. Но когда он ее гладил, радужка меняла свой оттенок до манящей глубины балтийского янтаря. Казалось невероятным, невозможным связать воедино бесконтрольную нежность в этих глазах с обликом их обладателя. Когда смотришь в такие глаза, тебе кажется, что они гипнотизируют, вбирают в себя до последней капли, держат покрепче цепей. Разрыв зрительного контакта подобен падению с высоты. И несмотря на это, пугливая, стеснительная и забитая Настя Краснова никогда не боялась в них смотреть, наоборот, боялась потерять их пылающую глубину топленого шоколада и янтарного виски — просто поразительно, как они меняли свой цвет!