Я – Стрела

Угу, испугал, только не Лири, а хаосита, и тот гонял ребенка по ночам, пытаясь вырваться. Но мы это скажем претору или одному из риторов, которые выйдут из подозрения. Сейчас в ГАСе живут несколько преподавателей. Те, которые уже ведут у нас занятия и пару человек, которых мы еще не знаем лично, по расписанию их занятия начнутся на днях. Всех их предстоит проверить. И найти хотя бы одного, которому можно будет доверять.

Калитка хлопнула, закрывая от нас расстроенное лицо мистера Пьюнжика. И я вздохнула:

— Райден, мы не можем рисковать девочкой, надо быстрее выбрать кого-то из риторов и все рассказать. Вдруг есть шанс даже через две недели разорвать связь.

— Не говоря уже о том, что мы, как будущие Стражи, не можем подвергать гражданских опасности проживания вместе с тварью, даже если ее можно заткнуть, окуная в воду. Завтра попробуем найти самого надежного, надо думать, Маккой. Пока тварь надеется вырваться, девочке и ее отцу ничего не угрожает.

Я вспомнила решительную маленькую мисс Лири и фыркнула. Вот у кого характер ого-го, кремень. Разобралась сама и нашла как приструнить хаосита, оценивает ее поступки как «плохие и хорошие», воспитывает…

Райден скинул пострадавший от камней и воды китель, перекинул его через руку и вдруг остановился, пристально на меня посмотрев.

— Маккой, я просил меня бросить. Почему ты не послушалась?

Он обнял меня за талию, я вздрогнула и заозирались, слишком близко уже были жилые корпуса.

— Эй, Маккой, я к тебе обращаюсь.

Он притянул меня к себе.

* * *

— Не совсем понимаю. Ты ждешь от меня объяснений, почему нужно бороться за твою жизнь? Или как я смею принимать решения самостоятельно?

— Борись за меня, — горячие ладони проникли в под расстегнутый китель, угнездившись на талии, прямо на тонком трикотаже майки. — И я буду сражаться за тебя. Это так важно. Мой отец погиб, потому что его бросили. Когда ты вернулась за мной на полигоне, я чуть с ума не сошел от радости. Но сейчас…

Он притиснул меня к себе до боли, выдохнул шумно в волосы.

— Маккой, постарайся прислушаться к тому, что говорю. Верь мне. У озера я хотел активировать руну Освобождения, боялся тебя задеть и не успевал объяснить. Мы могли погибнуть оба. Очень тебя прошу, когда я говорю что-то делать в трудную минуту — просто верь мне.

Откуда я знаю что за символы нанесены на единственном наследнике семья Камачо, если он сам их все не знает? По собственному давнему признанию.

Ужас возможной потери никак не хотел уходить, он вымораживал каждую клетку тела, и. я продолжала трястись даже в теплых объятиях.

— Очень испугалась, — пожаловалась я. Нырнула ладонями под ткань сорочки на его спине, почувствовала, как Райден делает тоже самое. Когда он успел стать настолько близким, до кинжальной боли страха за него.

— Ты дрожишь, — тихо сказал он. Над головой шумели кроны деревьев, накрывая нас пологом. Я вцепилась пальцами в теплую кожу спины, но этого было так мало, чтобы в полной мере ощутить, что он жив и все позади.

— Поцелуй меня, — прошептала я. — Пожалуйста, поцелуй быстрее.

Дыхание сбивалось, мне нужен был воздух, из его рта.

Вместо поцелуя меня подхватили на руки и куда-то понесли. Причем несколько первых минут, казалось, Райден сам не знает куда бежать, потому что он сделал небольшой круг между деревьев, но потом сориентировался и рванул более целеустремленно.

Я подтягивалась, обхватив его шею и сама жадно целовала, прикусывала его подбородок, пытаясь добраться до краешка губ.

— Маккой, — прошипел он, и мы приземлились на какую-то лавочку, рядом с увитой плющом оградой. Кажется, мы оказались где-то на границе территории, ужин мы пропустили, вокруг было темно и тихо. И хотя мы находились по-прежнему опасно близко от жилых корпусов, но мне лично было сейчас все равно. Камачо явно тоже. В полутьме его глаза опасно ко мне приблизились, и вместе с отчаянным долгожданным касанием губ я почувствовала его горячую руку на своем животе.

Никогда у нас раньше не было такого поцелуя. Яростного, смнающего. Меня — пили и пила в ответ я. Его язык танцевал у меня во рту словно играл на струнах где-то очень глубоко внутри меня. Он дергал и я звенела, звенела, звенела.

Его сорочка никак не хотела расстегиваться и последние пуговицы издали тихий хруст, когда я рванула за обе полы. В ту же секунду майка на мне поднялась рывком до подмышек, и мы, наконец, дорвались до тела друг друга.

Его твердый живот то напрягался каменно, то становился так мило, нежно упругим. Стучало по моим пальцам его сердце, рвалось ко мне, залезало в ладонь. Голову кружило, шелк его волос упал на мои лоб и щеки.

Камачо застонал мне в губы, когда обе его ладони накрыли мою грудь, открывшуюся под сдернутым наверх до треска лифом.

Шершавые от тренировок пальцы погладили, потерли и сжали вершинки. Меня впервые трогал парень. Это… совсем не стыдно, это пронзительно правильно.

* * *

Он опрокинул меня на скамейку, торопливо и бережно одновременно. И в этом противоречии был он весь. Решительный, пренебрежительный, самоуверенный внешне и нежный, трогательный, оберегающий, когда мы были вместе.