Я стройнее тебя!

— Но почему они с нами так обращаются?

— Потому что они считают, что мы их позорим!

Энни потрясенно отвечает:

— Моя мама сказала бы то же самое. Если бы вместо нее это не сделал папа. Он сказал, что им за меня стыдно.

Келли наклоняется, и ножки кровати встают на место. Энни ощущает ее свежее дыхание.

— Так ты все поняла, да?

— Что они нас ненавидят? Конечно.

Келли злится.

— Нет, дурочка. Что они не имеют права! Они относятся к нам, как к аксессуарам, а мы оказались не того размера и не той формы, черт побери.

— Так мы для них аксессуары. — Энни так долго думала только о собственном горе, что и не догадывалась об этом. А теперь ей все стало понятно. Существует какой-то единый для всех стандарт красоты, но ни один живой человек ему не соответствует. Даже бедняжка мама, как бы она ни тренировалась по программе Преподобного Эрла, сколько бы она ни принимала специальный сбор трав, от которого должна, как она считает, похудеть. Чего бы она ни покупала, как бы ни трудилась и ни мучилась, делая прически и макияж, мама тоже обречена, потому что не вписывается в установленные стандарты, и, что для нее еще страшнее, дочка у нее худая и тоже никогда не уложится в принятые рамки. Энни вздыхает, сделав для себя такое открытие. — Так вот в чем дело.

— Типа, важнее всего иметь правильную машину, дом, такой, как полагается, выглядеть так, как надо, ну, понимаешь, чтобы получилась безупречная картинка: счастливая пара, красивые детишки…

— А мы выглядим не так, и портим им всю картину.

— Вот именно. Теперь поняла?

— Да.

— Так ты со мной или нет? — Медленно, чтобы край кровати, на котором сидит Энни, не загремел об пол, Келли встает.

— Что мы будем делать?

— Мы убежим.

Энни совершенно уверена, что при своих габаритах бежать Келли никуда не сможет.

— Не знаю, не знаю.

— Конечно, если тебе здесь нравится…

— Я все это ненавижу. — Она встает с кровати. За ней с грохотом катится стойка с капельницей.

— Отцепи эту штуку, а то, если будешь перед собой катить капельницу, далеко не уйдешь.

Энни решает, как поступить с иглой, воткнутой в вену с тыльной стороны ладони. Что вообще ей вводят Преданные Сестры с помощью этих капельниц, а? Что будет, если выдернуть иглу: станет ли ей лучше, или она умрет?

— Понятное дело.

— Ну так ты идешь?

Энни молча отрывает пластырь и выдергивает трубку от капельницы из насадки, прикрепленной пластырем к ее руке. Делать это и страшно, и приятно. Жидкость больше не поступает ей в вену. Она не умерла. Она переходит к катетеру, который ей ввели в самую большую вену. (Дарва говорила: «Не трогай это, иначе тебе просто поставят новый».) Игла не гнется, ее не так просто выдернуть. Лихорадочно дыша, она отрывает пластырь и вскрикивает от боли, вытаскивая иглу.

— Все нормально?

— Не совсем. Ну что, пойдем.

Келли открывает дверь, свет из коридора освещает палату только после того, как она выходит из дверного проема, настолько она толстая. Для маскировки Келли сделала себе чехол из плотной черной ткани, наверное, из занавески; посередине вырезано отверстие для головы, так что наряд напоминает пончо. Она оборачивается, и Энни тут же приходит в голову: «Какое милое лицо».

Энни направляется к двери и отшатывается назад.

— На мне же ошейник.

— Я же этот вопрос уже решила. Ты ведь помнишь, да?

Энни кивает. Она уже собирается пройти через электронный шлагбаум, но в этот момент рука Келли, похожая на розовую морскую звезду, отрывается от черной шторы, увлекая за собой темное облако из ткани. Она толкает Энни обратно внутрь.

— Что случилось?

— Я принесла тебе черную простынку. Надень ее.

Похожие на две тени совершенно разного размера, девочки, затаив дыхание, идут по коридору. Келли шагает впереди, ловко уклоняясь от камер, хотя, как она уверяла Энни, Домнита, дежурная по коридору, смотрит сейчас закольцованную запись. Наврала ли она, что перенастроила камеры наблюдения? Или сказала правду? Не важно. Ей удалось, по крайней мере, нейтрализовать ошейники, с помощью которых действует электронный шлагбаум. Кроме того, Домнита сейчас не следит за мониторами. Уже за полночь, и угловатая и воинственная Преданная, отвечающая за этаж анорексиков, уснула на своем посту, упав лицом на возвышавшуюся на столе горку пончиков в сахарной пудре. На этом этаже за продукты питания можно совершенно не беспокоиться, но Преданные не рассчитывали на то, что Келли окажется настолько подвижной и сообразительной, что доберется сюда. Энни приходится прислониться к своей толстой спасительнице и пихнуть ее посильнее, чтобы та прошла мимо, не хапнув по пути несколько пончиков.

— Не делай этого, нас же поймают!

— Она ни за что и не заметит, что одной штучки не хватает.

— Я тебе потом таких достану, — глупо обещает она.

— Ну ладно.

Как привидения, скользят девочки по коридору на цыпочках, а в палатах по обеим сторонам шевелятся и хнычут во сне девочки-анорексики, и гремят стойки с капельницами. Может, стоит их всех разбудить, думает Энни, и спасти, или они все так же ослаблены, как и она, запуганы и не смогут бежать?