Я свидетельствую перед миром

— Ты задаешь слишком много вопросов, Ян. — Он заметил мой маневр. — А время такое, что излишнее любопытство ни к чему. Скажут — заплатишь.

Но я не внял его совету и спросил, кто же это мне скажет. Дзепалтовский будто и не слышал. Наконец я начал понимать, чего он хочет: чтобы я положился на него и без всяких рассуждений принимал то, что он предложит. Что ж, так я и поступлю. Последним моим приютом был деревенский дом, а с тех пор, как я ушел оттуда, меня носило, словно щепку по воле волн, неизвестно куда, неизвестно зачем. И только теперь, по ходу разговора с Дзепалтовским, ко мне понемногу стали возвращаться воля и трезвый рассудок. Я верил в его честность и смелость.

— Что же, по-твоему, я должен делать? — спросил я.

— Для начала тебе нужно жилье.

Он быстро подошел к стоявшему в другом конце комнаты письменному столу и что-то черкнул на бумажке. Я смотрел на него и улыбался. До чего же практичным стал мой друг — он, о ком я снисходительно думал как о витающем в облаках идеалисте.

Он протянул мне листок и дал подробную инструкцию, как я отныне должен жить:

— Прочти, запомни и порви. Это твое новое имя. Тебя будут звать Кухарский. Квартира, куда я тебя пошлю, принадлежит жене бывшего банковского служащего, который сейчас в плену. Ей можно доверять, но все же будь осторожен — и с ней, и со всеми остальными. Тебе надо привыкнуть к новой шкуре — смотри не выдавай себя! От этого зависит твоя безопасность… и моя тоже.

Все, что он говорил, и сам его тон будоражили мое любопытство. Я еле сдерживался, чтобы не засыпать его вопросами. Но он вытащил часы и посмотрел на них, давая понять, что разговор окончен:

— Уже поздно, а у меня еще много работы. Тебе пора. Иди по этому адресу. Продай одно кольцо и купи себе еды: хлеба, колбасы, спиртного. Постарайся сделать запас и как можно меньше выходи из дома. Я зайду к тебе на днях и принесу документы. Прощай и ни о чем не беспокойся. Хозяйке понадобится твой паспорт, чтобы тебя зарегистрировать, но она не будет спрашивать его, пока я не приду.

Так прошло приобщение — в тот день я, сам того не понимая, стал участником польского Сопротивления. Ничего необычайного и романтического в этом не было. Я не принимал никакого решения, не испытал прилива мужества, во мне не взыграла авантюрная жилка. Вступление в подпольную организацию было просто следствием моего визита к Львовскому другу, шагом, продиктованным отчаянием и вынужденным бездействием.

Уходя от Дзепалтовского, я не отдавал себе отчета в том, что произошло. Гнетущее чувство, терзавшее меня после встречи с сестрой, не рассеялось, но у меня появилась некоторая надежда, что еще не все потеряно. Глядя на решительность Дзепалтовского, на то, как уверенно он говорил и действовал, я начал думать, что, возможно, в будущем и сам смогу служить той же цели и заниматься тем же делом, что и он.

По указанному адресу располагалась трехкомнатная квартира, пусть не слишком роскошная, но вполне удобная. Хозяйке, пани Новак[37], было лет тридцать пять, она жила вдвоем с двенадцатилетним сыном. Должно быть, совсем недавно это была красивая, элегантная женщина. Черты лица ее сохраняли изящество, но его постоянно омрачало выражение усталости, озабоченности и тревоги. Зигмусь был очень похож на мать, которая не сводила с него нежного беспокойного взгляда. Для своих лет он казался на удивление взрослым. Оба они приняли меня очень тепло, однако ни апатичная мать, ни робкий сын не стали досаждать мне вопросами. И слава богу, потому что Дзепалтовский не сказал мне, что я должен говорить. Имя — вот и все, что я знал. А кем я должен быть в своем новом обличье, не имел ни малейшего представления.

Меня поселили в хорошей просторной комнате, только вот мебели в ней было не густо, а все украшения сводились к дешевой репродукции «Мадонны» Рафаэля на стене да старенькой красной накидке на спинке единственного кресла. Я обо всем договорился с хозяйкой, дал ей денег, чтобы она купила мне еду, и ушел к себе под предлогом того, что страшно устал.

На третий день около полудня пани Новак постучала в дверь и впустила посетителя — молоденький, лет восемнадцати, не больше, паренек принес пухлый конверт от Дзепалтовского.

— Вы пан Кухарский?

— Да.

— Это для вас. До свидания.

Я торопливо вскрыл конверт. Это были документы на имя Кухарского. Из них следовало, что я родился в 1915 году в Луке, в армии не служил по состоянию здоровья, а сейчас работаю учителем начальной школы. По тогдашнему времени это был отличный вариант — к учителям, при условии, что они не нарушали приказов оккупационных властей, немцы относились лучше, чем ко всем прочим. В конверте лежала еще записка от Дзепалтовского. Он называл адрес, куда я должен пойти сфотографироваться на паспорт, и предупреждал, что сможет навестить меня не раньше, чем через две-три недели.