Я тебе не секретарша (СИ)

Смотрит на меня непонимающе, глазами хлопает. Маленькая такая, совсем не в моем вкусе. Никогда не любил брюнеток подобных ей, да еще вредных. Однако знаете, иногда чувства появляются сами собой, порой это наваждение. Или как у меня: постепенная осада, сдавшийся город перед одной хрупкой женщиной, в чьих руках теперь часть сердца бьется. Достаточно большая, чтобы осознать, что больше никуда и никогда я убегать, ища что-то невозможное — не буду.

— Круто да? — интересуюсь, гордо выпятив грудь, поморщившись от неприятных ощущений. Сидеть в этих чулках, да еще в кроссовках такое себе удовольствие. И выгляжу как идиот, не удивительно, что таксист предложил меня до психушки бесплатно подкинуть. — Сам сочинил.

— Ой, Ливанский, — Марьяновна начинает смеяться, утирая слезы. — Прав папа, вот что ты за дурак такой!

А я в этот момент понимаю — все будет хорошо у нас. Несмотря на то, что штаны я таки порвал.

Только это совсем другая история.

Эпилог

— Так зятек, видишь этот торт? Расстроишь мне дочь, я тебя сам за решетку упеку, — рука Марьяна Бенедиктовича с большим перстнем печаткой махнула куда-то в сторону свадебного экспоната, который бы назвал «страдания жениха в брачном Аду». У моей почти женушки чувство юмора бомбическое. Мало того, что записавшись на курсы кондитеров, решила сама сваять шедевр на свадьбу, так еще изобразила его в виде тюрьмы, где через решетку между слоями коржей грустный жених выглядывает.

«Это чтоб ты проникся, и сбежать не вздумал», — заявила мне вчера, пока я грустью прощался с мечтами о тихом торжестве в окружении родни. Я-то проникся. Еще когда список гостей с двадцати человек возрос до 546 голов с вычетом тети Люси из моего родного города — она просто ногу сломала в двух местах, сходив в поход. Но моя мама, ее мама, папы наши — вспомнили всю родню с двух сторон походу до пятого поколения. Тут еще, как гром среди ясного неба — экранизация моего дебютного романа «Я тебе не секретарша», разошедшегося десятком тысяч копий. Каналы в драке за сценарий оборвали все телефоны нам. Как итог, теперь я не менее богатый человек. Могу жениться на своей девушке, ведь: «Прости Кирилл, но замуж не пойду. Семья, где женщина получает больше мужчины — обречена».

Заявила мне в один из романтических зимних вечером в Италии, пока я там челюсть о мостовую чесал, пытаясь осознать всю суть происходящего. Сначала мозги мне выпаривала со своим узакониванием отношении, журнальчики с платьями на виду оставляла, маме моей намекнула, а теперь вон че!

Замуж, видите ли, сразу не пойду. Какого х-х-художника, епть! Вот и пойми этих женщин после такого. Не семь пятниц, а двадцать семь. Полтора года ушло на этот знаменательный день, правда радость есть, Маринка прекратила сжигать продукты в попытке приготовить сносную еду, пошла на курсы. Ибо не пристало будущей матери только лапшу быстрого приготовления на сковородке с яйцами жарить. Единственное, с работой она так и не прекратила долгих отношений. Я-то свой договор отработал по полной. С завода увольнялся, будто на свободу вышел — два дня с Гришкой отмечали, за что после конечно прилетело от ненаглядной, но плевать. Устал я, замаялся. Хотя Венька жаждет продолжения серии, больно отличные продажи у книги, к тому же еще готовятся снять сериал.

Жизнь налаживается, если бы не кислое лицо будущего тестя.

— Марьян Бенедиктович, что за угрозы в мой адрес? — возмущаюсь, поправляя бабочку, разглядывая в зеркало свой фрак. Такой мандраж, руки трясутся, ноги подпрыгивают. Но не в попытке убежать, скорее предвкушении.

— Сейчас напугаете, точно из окна свинтит, — хмыкает Гришка, ловя мой грозный взор. И зачем этого кретина шафером взял? Только и может, что подружке моей невесты, Машке Синицыной, глазки строить. Никакой пользы, даже защитник моей чести так себе.

— Смотри мне, сурикат полевой, — пальцем грозит, как маленькому, пока я глаза закатываю, — дернешься — хвост тебе твой оторву, суслик.

— Вы уж определитесь: сурикат или суслик, — вздыхаю, чувствуя сжимающиеся по-отечески пальцы на моем плече.

— Да один черт грызун, — хмыкает, подмигивая напоследок. — Давайте, шевелитесь. Тут толпы журналистов, важных личностей, нельзя опаздывать на собственную свадьбу, — мимо торта прошел, чуть скривившись. — Прости Господи, лучше б она цифры считала, — бормочет, перекрестившись.

Ага, значит не я один такого мнения. Надеюсь, десерт хотя бы съедобен.

Марш Мендельсона, щелчки фотопаппаратов, возбужденные перешептывания. Слезы матерей, женщин, подруг, друзей, приятелей, коллег — не важно, когда ты видишь свою любимую женщину, идущую по проходу в своем платье мечты под руку с отцом. Ее улыбка затмевает все вокруг, белые цветы вплетенные в темные волосы, сияющие будто драгоценные камни синие глаза. Больше ничего вокруг не имеет значения: ни слава, ни деньги, ни книги. Ведь если бы не Марина. Кто знает, как повернулась моя жизнь, не урони я тогда тот злосчастный томик ей на голову.

Беру под руку, сплетая наши пальцы и пока работница Загса зачитывает речь, шепчу в ухо: