Я тебе обещала?

Смотрю, неотвеченный вызов от папы. Сразу почувствовала. Страшно стало. Услышала папин голос в трубке. Он тогда даже не понял, что мама уже умерла, думал, что просто ей плохо, вызвал скорую (я потом увидела в справке, что мамы уже не было в это время). Помчались. Хоть и суббота, а вся Волгоградка стоит. Звоню. Скорая приехала? И слышу: мама умерла. Реву. Казалось еще, что-то можно исправить, вдруг задышит?

Приехали. Папа говорит: «Я ее просил, ну, подожди, сейчас скорая приедет. Мне будет плохо без тебя, но она не подождала!»

Алеша, я всегда боялась смерти, не могла подойти к умершему человеку попрощаться толком. А увидела маму и поразилась, какая она близкая, совсем не такая, как другие мертвые. Лежала очень прямо. В конце жизни она сильно похудела. И лицо покрылось мелкими-мелкими морщинками. Очень родное лицо. Ее. Потом, когда ее увезли и я увидела маму в морге, а затем долго могла смотреть на нее на отпевании, то она была уже «не моя мама», ее сделали чужой, а дома была мамой. Мне с ней рядом в ее квартире находиться было очень хорошо и нужно. Андрей меня все оттаскивал, думал, что мне будет плохо. А я хотела долго с ней быть. Все время.

– А мама болела?

– Семьдесят семь лет! Конечно, у нее было много болячек. Но на ногах. И все делала сама. Дача, огород на ней. В лесу в группе здоровья занималась. Бегали с палками. И продукты сама принесла к похоронам. Только фрукты меня просила купить на рынке. Я тоже так хочу умереть: на ногах и все успеть приготовить. Завидую. Я очень боюсь своей возможной немощи, и быть обузой не хочу. Ведь я ничего не умею. Я только за цветами и газоном смотрела на нашей даче. Не знаю, что теперь делать. У мамы клубника, огород, кусты. Если мне с работой, детьми, всякими поручениями Андрея так плохо, то как папе? У него столько болезней, специальная диета. Мама за всем следила… Не сплю.

– А когда сорок дней? Увидишь, пройдет сорок дней, будет легче. Уйдет вся эта влага, останется память о человеке.

– Знаешь, когда я рожала своего первого ребенка, то у меня был очень хороший врач, Александр Лазаревич Кабаков. В тот день почему-то никто не хотел рожать: лежала одна в предродилке. У него была возможность мной заниматься. В свои двадцать выглядела на пятнадцать. Жалкая была. Он меня за руку взял, даже сестру позвал показать, какие у меня детские ручки. Стихи стал читать. Стыдно, не помню какие. Было больно. Спрашивает: боишься?

– Боюсь.

– В метро ездишь? Видела, сколько там народу? Даже локтями пихаются. И каждого кто-то родил. И ты родишь, увидишь. Сейчас тебе помогу, и родишь.

Мне эти его слова много раз помогали. И рожать всех детей, и права на вождение получать, и со своей болезнью справляться. Действительно, ну ведь не у одной у меня такое. Мало кто не сталкивался со смертью близкого. Мне столько лет, а я первый раз столкнулась со смертью самого близкого человека. То есть у меня лучше, чем у многих, а я раскисла так. Со мной все-таки мама долго побыла, хоть мало. Боюсь. Все родители, папа, родители Андрея, – ровесники. Сейчас все как посыпется! Здорово, что мама успела увидеть дочку сына. Успела стать прабабушкой.

Мама всю молодость и большую часть жизни провела в безденежье. Хорошо, что в конце могла хоть что-то себе позволить: папа стал зарабатывать – Мосэнерго теперь монополист. И мы могли уже помочь, когда папа ушел на пенсию. Поездить успела. Немного, правда.

Мне так хотелось привезти ее в какой-нибудь праздник, 8 Марта, Новый год, в дорогой магазин, и чтоб ей только подносили всякие платья, а она показывала, чего хочется. Но, когда у меня появилась такая возможность, маме уже никакие вещи были не нужны.

Она даже научилась не ждать внимания. Так и сказала: «Не волнуйся, я знаю, как ты ко мне относишься. Не переживай, что не успеваешь часто заезжать, звонить. Я понимаю». Вот так.

Чувствуешь себя кругом виноватой: не сказала, не сделала, не успела.

– А про твою болезнь мама знала?

– Да. Про первый этап. Операцию, химию – не скроешь, а когда метастазы нашли, то уже не сказала. Их же не видно!

Болезнь

В ту пору она уже научилась быть счастливой сейчас, здесь. Была уже достаточно взрослой, чтоб различать, не смешивать. Андрей стал известным. Безденежье кончилось. Больше не надо было бегать по частным урокам. Уже чувствовала себя больше женщиной, чем матерью. Забыла вкус мяса, перестала лить сгущенку в кофе, долго приучала себя посещать спортклуб, разбавляла этот патологичный фитнес бегом в Кузьминском парке. Стала влезать в любую одежду, какую хотелось. Страшно обрадовалась, что и белый сарафан, подаренный в Париже младшей дочери, когда та училась еще в девятом классе, стал тоже ей доступен. Нравилось отгибать вшитую бирку и который раз убеждаться: 34. Заразительно проповедовала своим подругам необходимость fit program, демонстрировала последние полюбившиеся упражнения, эффективно подтягивающие самые слабые женские участки: заднюю часть рук, косые мышцы и «галифе». Могла уже сама разработать комплекс для любой женщины с учетом ее проблем.