Я тебе объявляю войну, девочка!

— Опять обломал. А я только настроилась… — выталкиваю с ироничным смехом остатки напряжения. Расслабленность затапливает мышцы долгожданным теплом. — Ладно, старая развалина, давай просто обнимемся.

Вадим громко фыркает мне на ухо. Сосредоточившись на этой щекотке, понимаю, что Злобин забрался мне в карман, уже когда он достает оттуда руку. Мне слишком хорошо сейчас, чтобы заново спорить, просто скручиваю пальцы в дулю и жду, когда он нащупает в полутьме мою руку.

Но Вадим тянется к моей шее. Недолго возится с замком простой серебряной цепочки, продевает в нее кольцо и застегивает обратно.

— Пусть пока повисит так, чтобы не потерялось. — произносит почти неслышно.

Я накрываю изящный ободок ладонью.

Его жест получился очень пронзительным. И я молчу, чтобы не принять решение в порыве сиюминутной слабости.

Мне непривычно делить с кем-то кровать, особенно с мужчиной. Но размеренное дыхание над ухом убаюкивает. Нас будит звонок телефона. С удивлением отмечаю, что за окном уже давно рассвело, а моя голова удобно покоится на плече у Вадима.

Он с кем-то разговаривает, не открывая глаз. Из односложных ответов и обрывков разговора делаю вывод, что на объект что-то там не доехало и вопрос нехватки материалов встал ребром.

— Начинайте, до обеда решу. Все будет.

Вадим возвращает телефон на тумбочку, поворачивает голову. В сонных глазах туман и уже знакомый голод.

— Переезжай ко мне? Хочу тебя в свое утро…

Он не успевает договорить. Очередной звонок занимает его внимание. Этот длится дольше. Я успеваю отлучиться в прилегающую к спальне ванную комнату, распечатать одну из одинаковых зубных щеток, почистить зубы, умыться, а Злобин все еще говорит по телефону, сосредоточенно и жестко. Насколько я понимаю, теперь возникли какие-то сложности с покупкой земли. Правозащитники пытаются отстоять фундамент старинной усадьбы, стоящий на нужной территории, а сдвинуть стройку, чтобы его не зацепить, не представляется возможным.

— Тебе пяти минут на сборы хватит?

Я вздрагиваю, когда он заглядывает ко мне, уже одетый и бодрый, как с утренней пробежки. Смущаюсь. Надо же, умудрился застать меня разглядывающей в зеркале бордовый засос под ключицей.

— Более чем, — дурацкая улыбка никак не хочет исчезать с моего лица как ни пытаюсь.

— Я отвезу тебя домой, — сообщает, проскальзывая по мне нечитаемым взглядом. — Прости, что так внезапно. Нужно уладить вопрос с местными краеведами.

— Злобин, расслабься. Мне тоже есть чем себя занять. — Пробегаюсь пальцами по его предплечью и оставляю короткий поцелуй на скуле. Мне не сложно дать пример проявления чувств. Пара секунд на это в любой ситуации найдется.

То ли он ученик хороший, то ли Вадиму просто показалось мало, но он возвращает внимание порывистым поцелуем в ладонь.

— Ты просто мечта, Светлячок.

— А ты не так уж и безнадежен, — улыбаюсь, застегивая воротник, поверх платинового ободка с бриллиантом.

Валеев выражает огорчение в связи с нашим ранним отъездом и напоследок о чем-то недолго переговаривается с Вадимом. Мне из машины не слышно, но по лицу видно, что хозяин дачи остался всем доволен.

За месяц с лишним мы видимся раз семь от силы. Нет, у меня хорошо с математикой, просто на стыке зимы и осени стартуют сезонные скидки на материалы, спрос падает, а высокая конкуренция становится значительно выше. Теперь я вижу и сама, что ему вокруг меня плясать элементарно некогда. Крутится человек, что тут скажешь.

Злобин появляется стихийно, куда-то его тянуть не хочется, ночевать у него, чтобы выиграть время, затраченное на дорогу, тоже. Поэтому он дважды спит у меня, вырубившись мертвым сном после сумасшедшего секса у стены. Покупать новый диван, чтоб не скрипел, я отказываюсь. Я все еще чувствую себя обязанной за навороченную клинику, куда Вадим пристроил отца лечиться от пагубной зависимости.

Вот такое у меня затратное приданное, что поделать.

По утрам приходит все тот же курьер, приносит розы…

Цветы как цветы, красивые, ничем не хуже других. Когда полночи разглядываешь осунувшееся лицо своего мужчины, требовать от него незабудки в оттенок твоих глаз кажется маразмом. Впрочем, с цветами выходит забавный курьез.

В последний его визит, перетекший в совместное утро, курьер приносит сразу два букета. Второй с запиской «От верного поклонника». Нежные садовые хризантемы так стремительно вылетают в окно, что растерявшийся мальчишка успевает проводить полет взглядом и только потом пояснить, что цветы от него. Для Сони.

Соня моет посуду. Она в такие моменты в принципе человеколюбием не отличается, а тут налицо форменное свинство и покушение на ее отношения.

— Злобин, а ты ничего не хочешь моей сестре рассказать?

— О чем она? — Поворачиваюсь от уперевшей руки в бока Соньки к Вадиму, но он уже накидывает куртку.

— Что я в тебя по уши, — звучит нагло, почти без запинки. — Так я во двор метнусь, пока подарок не сперли.

— Соня? — обращаюсь к ней, едва за Вадимом хлопает дверь. Я ошеломлена признанием, но не круглая дура ведь, какую эти двое из меня пытаются сделать.