Я тебя не хочу (СИ)

«Чего-то неправильного»… Кажется, я поняла, что Лебедев имеет в виду. Сейчас скажет: мы друзья, и должны оставаться друзьями, поэтому никакого секса с этого момента. Извини, что обидел, но ты ведь сама сказала — уговор дороже денег.

Я сглотнула.

— А потом был тот день, когда мы вернулись из Праги. Помнишь, я тогда впервые забылся и кончил в тебя? Меня в тот момент будто бы накрыло. Это было настоящее откровение, Стась… Я вдруг понял: я тебя не просто хочу, я тебя люблю.

Ага… А я сплю, наверное…

Сашка пересел, чтобы быть чуть ближе ко мне, взял меня за выглядывающие из-под одеяла руки, погладил ладони.

— Очень люблю, Стась. Ты мне как воздух нужна, и я готов это доказывать каждый день и час… Как во всех этих брачных клятвах. Но я понимаю, можешь не объяснять: ты всё ещё не забыла Волгина. Я понимаю, правда, Стась, и я даже уже почти не ревную… Просто позволь мне быть рядом с тобой.

Я хлопала глазами, а Лебедев говорил так жарко, будто действительно убеждал меня в чём-то очень для него важном.

— Позволь мне, Стась. Я не требую от тебя взаимности сию же секунду, я просто буду стараться добиться её, и надеюсь, что добьюсь. Но я хочу, чтобы наш брак не был фиктивным.

У меня перехватило дыхание.

— Будешь моей женой, Стасенька?

Я взгляд умоляющий. Не жалобный, и совсем не театральный, а искренний, беззащитный… выжидающий.

А ещё там был страх. На самом дне этого взгляда плескался страх… как отражение моего собственного страха. Страха, что тебя не любят. Что оттолкнут и отвернутся.

— Сашка… Боже, какой ты дурачок… — прошептала я, придвинулась ближе и поцеловала своего мужа сама. А потом, заметив его недоумение, рассмеялась.

— Теперь моя очередь говорить, Саш. И обещай не перебивать!

Он обещал. Но обещание своё не сдержал.

Как только я сказала Лебедеву, что тоже люблю его, он очень обрадовался и совершенно ничего больше не захотел слушать. Схватил меня в охапку, прижал к себе и поцеловал.

И этот поцелуй был самым сладким за всю мою жизнь. Наверное, потому что именно он был моим самым первым поцелуем. Не просто движением губ навстречу друг другу, а настоящим поцелуем, соединением двух любящих сердец.

А ещё с этим поцелуем растворился страх. Совсем-совсем, без остатка…

Целовались мы долго. У меня даже губы заныли, а Сашка совершенно нагло начал задирать выданную Ксюшкой ночнушку.

— Здесь нельзя, — заявила я категорично, хлопнув его по загребущим рукам. — Имей совесть!

Лебедев сокрушённо вздохнул и обнял меня крепче.

— Как скажешь. Вечером отыграюсь. У тебя же ещё месячные не начались?

— Нахал.

— Да, я такой. Скажи ещё раз, Стась.

— Что сказать?

— Что любишь.

Я закатила глаза.

— Очень люблю, Саш. Доволен?

— Ага, — Лебедев расплылся в улыбке. Ну как ребёнок. А потом вдруг нахмурился. — Только вот вчера ты говорила, что любишь Волгина. Зачем, Стась?

— Злая была, — протянула я виновато и чмокнула мужа в щёку, чтобы не злился. — Вот и брякнула. Неправда это, Саш. Наоборот, я после нашей с ним встречи поняла, что всё прошло окончательно и бесповоротно.

— Врушка, — пожурил меня Лебедев беззлобно, и я фыркнула.

— А ты тоже врушка.

— Когда это я врушка был?

— А кто мне в институте заявил, будто меня не хочет? А? Забыл? Я тебя тогда спросила, почему ты со мной дружишь, а ты сказал: «Просто я тебя не хочу». Врал же!

— Да-а-а, — Сашка ухмыльнулся. — Было дело. Соврал.

— Но зачем? — я недоумевающе подняла брови. — Нет, я не в обиде… Просто не понимаю. Зачем, Саш?

— Не зачем, а почему, — Лебедев посерьёзнел, заглянул мне в глаза и продолжил: — Ты помнишь, что я сказал тебе. А что ты сказала мне до этого моего ответа? Помнишь?

Я напряглась.

— Не-е-ет…

Сашка улыбнулся.

— Неудивительно. Мы чаще всего помним свои обиды, а не чужие.

Чего-чего?..

— Ты тогда начала рассуждать о том, почему люди дружат или просто общаются. Целую теорию вывела. И между прочим бросила: «Вот взять нас. Почему я дружу с тобой? Ты шалопай, я серьёзная. Мы очень разные. Можно было бы предположить, что кто-то в кого-то влюблён, но это не так. Ты меня как парень не привлекаешь. Мне высокие брюнеты нравятся, а ты белёсый коротышка».

Блин. Это что, я ТАК сказала?! Да не может быть! Да ещё и про Сашкин рост!

— Я не могла такого сказать!

— Я уже не помню, как это тогда прозвучало, Стась. Может, «невысокий блондин» или «низкорослый и светловолосый». Какая разница? Смысл тот же.

— Но… Я не специально! Я Костю Волгина имела в виду…

— Теперь я это понимаю, — ответил Лебедев спокойно. — Но тогда мне стало очень обидно, Стась. И когда ты после этого монолога спросила, почему я с тобой дружу, я и брякнул это «Я тебя не хочу». Простишь?

— Конечно. И ты меня прости…

И нам опять немного снесло крышу…

Минут через десять беспрерывных поцелуев в дверь постучалась Ксюшка.

— Ребят, я всё понимаю. Но у меня завтрак там стынет. И на работу пора…

Пришлось возвращаться с небес на землю и идти насыщать наши чрева, глупо и немного мечтательно улыбаясь.

Ксюша, в отличие от нас, улыбалась понимающе. Вот только глаза у неё были слегка красные, словно она долго плакала.