— Прости, сын, — отце налил себе в стакан ещё бренди. — Теперь уже ничего не сделаешь. И я больше не знаю, как тебе помочь удержать её.
— Я найду Аню.
— Лучше отпусти. Мы и так принесли ей слишком много боли.
Слова отца дёрнули крюком по нервам, но я уже сорвался с места. Я разыщу её. Найду. Я всё сделаю правильно.
***
— Снежинка, пожалуйста! Это очень важно!
— Рома, послушай…
— Яна, я прошу. Я должен поговорить с ней, понимаешь?
Снежинка вздохнула, но всё же сказала, что, скорее всего, Аня может быть в небольшом сквере у озера. Это их с дедом место, где они часто гуляли, когда она была ребёнком, кормили уток и болтали о науке.
— Привет, Белый, готово?
По пути к озеру я заехал к Валику. Тот как раз вернулся с встречи по одному разбирательству, и в офис уже не поехал.
— Рома, ты уверен? — спросил он обеспокоено, просунув голову в окно моей машины.
— Увереннее некуда. Давай уже.
— Ну смотри. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Белов протянул мне бумажный пакет, который едва ли не обжёг пальцы. Но так нужно. Так правильно.
Она сидела у небольшого пруда на старой деревянной лавке с коваными завитушками. Влезла с ногами, обняв колени и уложив на них голову. Я увидел огненную гриву, рассыпавшуюся по плечам, и в груди что-то сжалось так сильно, что стало трудно дышать. Конверт жёг руку.
Я подошёл и молча сел рядом. Как же мне хотелось прижать её к себе и сказать, что всё будет хорошо.
— Рома? — Фенек подняла голову.
Бледная, с потухшими глазами. Слёз не было, но ведь это только хуже. Женщины должны уметь плакать. Так они справляются. Но не Аня.
— Где твой телефон?
— В озере.
— Поэтому ты не знаешь, что твой дед очнулся. Мне позвонили ровно три минуты назад.
Аня спустила ноги на землю и резко судорожно выдохнула, согнувшись пополам. Я едва сдержался, чтобы не обнять её, не встряхнуть как следует, заставив прийти в себя. Но я ведь обещал себе давать ей выбор.
— Предстоит реабилитация, но операция прошла успешно, и наркоз тоже последствий не оставил. С ним всё будет хорошо, Фенек.
— Спасибо.
Аня посмотрела мне в глаза, и, наверное, впервые я увидел в них настолько искреннюю положительную эмоцию. Её глаза никогда не лгали, но они всегда швыряли в меня правдивым презрение, злостью, болью. Даже страстью, как в столь далёкий позавчерашний вечер. Но теперь они смотрели с благодарностью.
И я нашёл в себе силы. Потом тысячу раз пожалел об этом, разбивая в кровь кулаки о стены, вливая в себя литр за литром жгучего пойла. Но всё равно сделал.
— Держи. Это тебе, Фенек.
Положил между нами жёлтый бумажный пакет и ушёл не оглядываясь. Пусть решает сама. Именно так я и написал на пакете с документами на развод.
Белов сработал по знакомым очень быстро. Ключ от Аниной тюрьмы был готов через пару часов. И только ей решать, что с этим делать.
И она решила. Утром курьер принёс мне подписанные документы. А в офисе Света развела руками, сообщив, что из отдела кадров сообщили, что она уволилась. И я её больше не искал. Иногда нутро выворачивало так, что хоть волосы рви. Не думал, что любовь может приносить
Эпилог
— Рома, пожалуйста, приезжай! — услышал я сдавленный голос Снежинки.
— Яна, что случилось, где ты? — тревога трепыхнулась в груди.
— В больнице, Ром. Я рожаю.
Оторопь сморгнуть получилось лишь через пару секунд.
— Снежинка, давай яснее.
— Лёша. Я за него переживаю, Ром. Он там в коридоре сейчас всех поубивает. А я занята тут немного, понимаешь? — в трубке слышен сдавленный стон.
— Скоро буду, Снежинка, адрес скажи. И это… блин, держись там.
Не знаю, что сказать. Она же рожает. То есть, из одного человека скоро получится два. Наверное, мужской природный кретинизм, который включается при попытке это представить — это такая природная защитная реакция нашей психики. Только как тогда справляются мужчины-гинекологи?
Должанов, ты дебил. Бей адрес в навигатор и жми газ. Ещё одному дебилу нужна помощь сейчас.
Лекс похож на льва в клетке. Только что не рычит. Хотя, если видеть его бешеный взгляд, то и рыка не надо.
— Ромыч! — он подлетел ко мне и пожал руку так, что мне, кажется, придётся учиться писать левой. — Она там это… кричит!
— Лекс, она рожает. Успокойся.
Что делает человек, когда ему говорят успокоиться? Точно не успокаивается.
— Алексей Викторович, может чаю? — медсестра принесла кружку и посмотрела внимательно. Что-то мне подсказывало, что в чай она ему добавила слоновью дозу транквилизатора, лишь бы только этот бешеный волк больницу не разворотил.
— Нахрен чай.
— Шевцов, взял и выпил, кому говорят!
И тут уже шарахает по башке меня. Вот чей голос я точно не ожидал услышать.
Аня подошла к медсестре и забрала у неё кружку.
— Пей, сказала.
— Не буду. Отвали, Ирландо.
Но Аня так просто не сдалась. Она подняла бровь и сердито посмотрела на Шевцова.
— Лёша, ты понимаешь, что делаешь только хуже? Прекрати этот детский сад и угомонись. И выпей уже чёртов чай.
Лекс зло выхватил кружку и в несколько глотков выпил содержимое.
— Так-то лучше, — кивнула Аня, а потом повернулась ко мне. — Привет, Рома.