Я тебя никогда не оставлю (без части 1)

- Пап! Сли! Масина! - засмеялся Пашка и показал ручкой на грузовик

- Это ЗИЛ-фургон! - поучительно сказал я.

- ЗИЛ-фулгон! ЗИЛ-фулгон! - весело затараторил Пашка. Грузовик подкатил еще ближе. Под его колесом громко и коряво треснула, сломалась планка от деревянного ящика.

- ЗИЛ-фулгон доску сломал! - весело констатировал Пашка. Грузовик поравнялся со мной бампером и должен был проехать в притирку мимо нас. Водитель дал предупредительный сигнал. Я забеспокоился, как бы Пашка не вздумал нырнуть под машину. Я нагнулся, ища рукой плечико сына, но мои пальцы скользнули по жесткой серой шерсти волчицы, которая, появившись неизвестно откуда, на долю секунды опередила меня и, схватив Пашку за ворот пуховика, вложила его под медленно проворачивающееся правое, ближнее ко мне колесо мебельного фургона, а сама исчезла под брюхом многотонной громады. Мне казалось, что это колесо никогда не повернется. Я видел изумленные, ничего не понимающие глаза сына, пытающегося подняться с мокрого грязного асфальта в тот момент, когда ребристая покрышка накатывалась на его обтянутую вязаной шапочкой голову. Я слышал звук лопающейся черепной коробки и видел, как светло-серые мозги выдавливаются из нее, подобно пасте из тюбика. Я слышал тоненький хруст ломающихся детских косточек и видел кровавое месиво из одежды и того, что раньше было Пашкой. Это ужас. Это жуткий животный страх. Это останавливающееся сердце и стопорящееся дыхание. Это ватные ноги и связанные жгутом судороги мышцы. Я не забуду этого никогда. До самой смерти. Водитель фургона, невозмутимо давя на газ, продолжал подавать вперед машину. Все, что происходило под колесами грузовика, оказалось скрытым от его зрения высоким капотом и правой стороной кабины. Из радиоприемника, установленного внутри, сквозь поднятые стекла, доносилась разухабистая попсовая мелодия.

- Стой! Сто-о-о-о-о-й! - наконец бросился я к машине и принялся молотить кулаками по двери кабины, не замечая ни боли в руках, ни вмятин на гладкой голубой поверхности, возникающих под моими ударами: - Сто-о-о-о-о-й-й-й! - Это был вопль отчаиния и беспомощности. Внезапно нахлынувшие рыдания захлестывали мое горло. Огромные горячие, обжигающие, разъедающие кожу слезы катились по моему лицу, подбородку, затекали за воротник рубашки.

- Сто-о-о-й-й-й! - Барабанил я по дверце, делая шаги вслед за движущимся автомобилем. Голубая краска отслаивалась от деформирующегося железа, оставаясь на моих руках. Копошащиеся не вдалеке бывшая Пашкина компания застыла в изумлении, открыв рты, глядя на беснующегося мужчину. ЗИЛ фыркнул до отказа выжатыми пневматическими тормозами.

- Ты, что, охренел, твою мать! - заорал водитель и, вытянув изпод сидения монтировку, выпрыгнул из кабины. Обежав вокруг капота грузовика, он удивленно уставился на деформированную, во вмятинах дверь. Я, не обращая на него никакого внимания, всхлипывая и давясь слезами, путаясь в рукавах, сдергивал с себя кожаную куртку.

- Ты что ж это сделал, твою мать! - выдавил из себя водитель. Утихнувшая от неожиданности ярость разгоралась в нем с новой силой. Сев на корточки у машины, я расстелил на асфальте куртку и, просунув руки под то, что раньше было моим сыном, перенес все это на рыжую кожу куртки. Водитель мебелевоза решительно подошел ко мне сзади, но за глянув за мое плечо, он резко выдохнул "Ох!", отступил и выронил монтировку. Металлический стержень одиноко забрякал, скатываясь с бетонного бордюра на асфальт в теплую лужицу Пашкиной крови. Мотор ЗИЛа продолжал урчать и это урчание отдавалось бульканьем в выхлопной трубе. Я поднял куртку с исковерканным телом сына и не почувствовал ее веса.

- Брат, я не виноват... - мелькнуло передо мной серое лицо водителя и ушло куда-то в тень. Ступая на негнущихся ногах, я нес свою страшную ношу к нашему подъезду и далее по лестнице на седьмой этаж, напрочь забыв о существовании лифта, к дверям своей квартиры. Временами из дрожащего мутного пространства вокруг меня появлялись перекошенные ужасом лица и отступали.