Сейчас, когда мы избалованы мобильниками, аськами, скайпами, стало казаться даже странным, что человек может выпасть из
Помню указатель, увиденный на автодороге где-то за Воронежем: телефонная трубка, а под нею табличка: «40 км». Огромные территории нашей страны, начиная с Кольцевой автодороги, были не телефонизированы вовсе, а мобильники еще десять лет назад представлялись атрибутом богатства и власти наподобие часов «Ролекс»…
Зато только сейчас понимаешь, что у каждой тучки есть своя светлая изнанка. И в том, что ты мог оставаться сколь угодно долго – столько, сколько хотел! – не доступным ни для кого, таился свой кайф.
Я и сам не раз пользовался несовершенством связи. Милое дело прекратить наскучившие отношения – просто перестать звонить. И самому не подходить к домашнему телефону. И родителей попросить: будет спрашивать Ирина (Марина) – меня не подзывать. Таким безболезненным (для себя) образом я прекратил не один роман или романчик.
А если уж требовалось кого-то достать (в смысле – до кого-то достучаться), существовали почта, телеграф и, на худой конец, общественный транспорт.
Помнится, пригласили мы с друзьями одну девушку, тоже проживавшую в Подмосковье (естественно, без телефона), отметить с нами Новый год. Красотка заартачилась, приводила смехотворный предлог: не на кого, дескать, оставить отраду семьи – болонку. Сперва мы не настаивали, а когда праздник совсем уж катил в глаза и выяснилась явная нехватка женского пола на вечеринке – послали гражданке срочную телеграмму (и на почту не понадобилось ходить, существовала в те годы прогрессивная услуга, «телеграф по телефону»). Депеша гласила: СОБАЧКА НЕ СЛОН = ПРИВОЗИ С СОБОЙ =
Помню, как телефонистка профессионально невозмутимым голосом повторяла за мной в трубку текст. В итоге девушка, к общей, в том числе и ее собственной, радости, благополучно на вечеринку прибыла.
И в семье у нас осталось предание – относящееся к самому началу шестидесятых. Когда мои родители только начали встречаться, однажды на свиданке они поссорились. Вроде бы моя будущая мама как-то в сердцах обозвала будущего папу дураком. Тот обиделся, развернулся – и уехал. И что же? Маме ничего не оставалось, кроме как самой, без спросу, без приглашения отправиться в общагу, где проживал отец. После такого демарша последствия – в виде моего зачатия, а позже и рождения – не заставили себя ждать.
Поэтому ничего странного или зазорного не было в том, чтобы и мне приехать к Наташе. Но я не знал ее адреса! Я его спрашивал, и не раз, – но мне было отказано. Предлог выглядел разумным: у нее, дескать, бабушка чрезвычайно строгих нравов, дореволюционного еще воспитания. Она не перенесет, затеет скандал, когда любимую внучку станет домогаться, лично или посредством депеш, некий не представленный семье молодой человек.
Имелось, кстати, у Натальи объяснение и тому обстоятельству, отчего она упорно не желает, чтобы я провожал ее до дому. Все-таки час с четвертью дороги туда и столько же обратно – непростое испытание. Она меня берегла и со смехом рассказывала о своем ухажере на первом курсе. Он мало того, что каждый день после занятий ездил провожать ее до дому (а она, глупая, ему позволяла) – еще вдобавок по-школьному носил ее портфель. Дело кончилось тем (хохоча, поведала мне моя любимая), что после месяца героических провожаний вьюноша вдруг выпалил: «Надоел мне твой, Наташа, портфель – да и ты сама надоела!» – сунул ей в руки ранец и был таков.
Словом, она меня берегла.
Но порой мне приходили в голову самые мрачные подозрения и предположения. Она может оказаться замужем – все бывает. Или, допустим, иметь ребенка. Или в ее семье кто-то страдает постыдной болезнью (к примеру, брат-даун). Или у нее родители-алкоголики. Или – злобные тираны? А может, она в каком-нибудь бараке живет и стесняется этого (хотя чего уж тут стыдиться – у нас полстраны в бараках до сих пор живет).