Но вдруг крепкие, сильные руки сжимают меня с такой силой, что трудно дышать, но в них так тепло и хорошо, что не хочется никуда исчезать, навечно оставаясь под их надёжной защитой. Он вытягивает меня на свет, не давая упасть окончательно, разлететься, разбиться на части, вдребезги. Спасает от душевной потери.
Лёгкое движение рук Давида по моей спине пронзает меня током. И я понимаю, что он рядом. Слишком близко ко мне. Обнимает своими руками, как будто защищает от всего плохого в этом мире. Его шумный выдох на ухо, чувствую, что внутри его как будто колотит, и моя кожа покрывается мурашками. Я чувствую тепло своего будущего родственника и понимаю, что это то, чего мне не хватало. Чтобы именно так меня сжимали в своих объятиях, словно боясь потерять, но в то же время держа на дистанции.
Я прижимаюсь к нему ближе в поисках тепла, любви, хоть какой-то нежности, чтобы понять, что в этом мире я хоть кому-то ещё осталась нужна. Что я не одна. Со мной есть те, кто меня любит, заботится обо мне, словно я самое сокровенное на Земле.
Но друг наваждение, ещё секунду назад так неожиданно завладевшее мной, моим разумом, чувствами, слетает лёгкой дымкой, возвращая меня в реальность.
Я понимаю. Вспоминаю, с кем я нахожусь здесь. Кто меня обнимает, прижимая к своей груди.
Давид.
Это имя быстро проносится в моей голове, как шторм, ударяя в самое уязвимое место, лишая всяческого контроля и потери себя самой.
Вздрагиваю. Мои ладони ложатся на мускулистую грудь, которую чувствую своими пальцами даже сквозь его футболку. Пытаюсь оттолкнуть, вывернуться, умоляю его, чтобы он отпустил меня, разжал ненавистные мне объятия, от которых всю меня выворачивает наизнанку, убрал свои руки с моей кожи. Чтобы вообще никогда не дотрагивался.
Мне противно. Мерзко.
Я ненавижу его. Он тот, из-за кого моя семья разрушилась. Нет, не он сам разрушил, а его отец. Но он всё знал, а значит, и он виновен в смерти папы.
Предательство окутывает пеленой.
— Отпусти, — шиплю как дикая змея, пытаясь вывернуться из его стальной хватки. — Отпусти! Не трогай меня! — кричу, не желая чувствовать ненавистные руки на своей коже.
— Аля, прекрати, — прикрикивает, но я всё равно выворачиваюсь змеёй.
Одна его ладонь ложится на затылок, он прижимает с силой мою голову к своей груди, не давая пошевелиться, отлипнуть от него. Но я не сдаюсь, продолжая брыкаться, проделывая нужные манипуляции.
— Отпусти! — бью маленьким кулачком в его грудь, пытаясь сделать хоть что-то, чтобы он выпустил меня из своих рук, не трогал, не прикасался.
Но кто я против сильного взрослого мужчины? Так — маленькая, одинокая, слабая мышка, которая никому не нужна.
Мать предала, сразу же после смерти папы решила выскочить за другого человека, приставившего ко мне своего сына, которого ненавижу всей душой. А то, что именно Александр поручил своему сыну присматривать за мной, у меня нет никакого сомнения. Но и его сыну я тоже не нужна. Давид лишь выполняет просьбу своего отца.
А человек, которому я была нужна — его нет в живых.
При воспоминании о папе по моей щеке покатилась одинокая слеза. Почему ты меня оставил, папа?
— Не прикасайся ко мне! Слышишь?! Никогда! — пытаюсь вновь ударить, всхлипывая, но не получается — Давид ловит кулак, заводя две мои руки мне за спину.
— Смотри на меня, — вновь прикрикивает. Но я не смотрю — отворачиваюсь, зажмурив глаза.
Тогда Давид, держа одной рукой мои запястья, другой ловит подбородок, фиксирует пальцами и поворачивает к себе моё лицо.
— Ты вообще думаешь, что ты делаешь? — прикрикивает. — Ты могла запросто переломать себе позвоночник или ещё хуже — шею. Ты о чём думаешь, дура?! — говорит на повышенных тонах, в глазах злость, которой не было ещё несколько минут назад.
— А кто тебя просил здесь появляться? Ты мне кто, брат, что ли? Никто, — зло смотрю ему прямо в глаза, чтобы он понял, что я его не боюсь. — Ты мне никто! И я не собираюсь тебя слушать, чтобы ты там ни говорил, — последние слова произношу спокойно, но так, чтобы он понял: я не собираюсь плясать под его дудку.
— Я твой брат, — смотрит прямо в глаза своей бездной, проговаривая каждое слово уверенно, твёрдо.
— Никакой ты мне не брат и никогда им не будешь. Ты мне никто. А теперь отпусти меня, — вырываюсь, шиплю. — Мне нужно дальше работать. И убирайся вообще отсюда.
— Сейчас ты вместе со мной поедешь домой и будешь сидеть в своей комнате, а не шляться где попало ночью, — смотрит, не отрывая от меня своих глаз.
Вижу, как злится, как я его бешу. Как его глаза горят ненавистью точно так же, как и мои.
Вот только ты не на ту напал, Давид. Я не собираюсь тебе подчиняться и делать так, как ты хочешь. Ты мне никто. Таким и останешься навсегда. Я ненавижу и презираю тебя.
— Так не будет, Давид, — вырываю свой подбородок из его цепких пальцев.
Но мужчина ничего не говорит. С минуту смотрит на меня пронзительно, а потом резко вместе со мной поднимается с места, где мы сидели, не выпуская моих рук, наклоняется, хватает меня под колени и закидывает себе на плечо.
Глава 10
Александра (Аля)