— Не важно уже… Может, это и не привычка… — бормочет она, уткнувшись лицом мне в куртку, — может, глупость… Все глупость, такая глупость…
В ее голосе слышится усталая горечь, очень взрослая, тяжелая…
И я некстати вспоминаю, что ей двадцать шесть, если верить информации от Краша. И сейчас эти двадцать шесть в голосе отчетливо звучат…
Она старше меня. На чуть-чуть, вообще не критично, да и в реакциях — совершенная девочка, наивная и чистая. Но в этот момент возраст ярко проскальзывает… Ну и пусть.
Она непростая, я это сразу понял. Просто в самом начале был слишком ослеплен, остервенело выискивая черты Инессы в лице Кати, хотел их видеть, несмотря ни на что, и вел себя соответственно и думал так же… Дурак, такой дурак… Хорошо, что вовремя опомнился…
— Я боюсь, Никит… — тихо говорит она, и я замираю, понимая, что вот оно, признание… — Так боюсь, что ты… Что ты просто поиграешь… Это страшно, так обманываться… Не хочу больше. Не хочу…
Так, понятно.
Какая-то история в прошлом хуевая, из-за которой она и ведет себя, как замороженная вобла, и выглядит, как бабушка Бехтеревой…
И только во время секса раскрывается совсем по-другому: нежной, отзывчивой, страстной…
Меня тут же начинает драть на части несколько совершенно противоположных эмоций: ревность, что она до сих пор страдает по какой-то твари, злоба дикая на эту самую тварь, острое желание найти его и показать, как не надо поступать с людьми, облегчение, что это все позади, и теперь только я в ее жизни. А я вылечу. Точно вылечу.
Прямо сейчас и начну.
Я чуть отстраняю Катю от себя, беру ее лицо в ладони, смотрю в расширенные окулярами глаза, сейчас очень беззащитные, доверчивые. Хрупкая ветка, которую так легко сломать одним неосторожным движением… А я по ней, как скот, потоптался… Узнал бы отец, в землю бы по плечи вколотил… И был бы прав…
— Я боюсь, что наступит утро, и ты уйдешь… — едва шевеля припухшими от слез губами, бормочет она.
И ресницами длиннющими — хлоп. И сердце мое — в аут.
— А никуда я наутро не уйду, — хриплю, внезапно теряя голос и слова, — потому что завтра, Катя, суббота, и у нас с тобой заслуженный выходной. А потом еще воскресенье… А в понедельник мы с тобой поедем вместе в институт… И обратно… Я вообще не собираюсь никуда пропадать… Привыкай к этому, Катя. Никаких дурных привычек больше, поняла?
— Да… — бормочет она растерянно, глядя на меня с такой надеждой, таким доверием, что буквально все внутри обрывается.
Как не оправдать эти чувства?
Тянусь к ней, чтоб поцеловать, но Катя внезапно дергается, глаза еще сильнее расширяются:
— Завтра уже суббота?! — губки складываются красивым, идеальным “О”, а затем она принимается копошиться в своем страшном портфеле, достает телефон, сверяет что-то по календарю.
— Да, завтра суббота. — Я наблюдаю за ее внезапной активностью, не мешая, даже с умилением легким.
— Завтра выставка на ВДНХ, надо обязательно попасть, — она вычитывает что-то в календаре, поднимает на меня взгляд.
— Попадём на выставку, — пожимаю я плечами, не видя в этом никакой проблемы, и протягиваю ей руку. — Не волнуйся, осталось совершенно немного.
— До чего? — хмурится она, судя по всему, уже мысленно что-то просчитывая и думая о той самой непонятной, но крайне важной выставке.
— До моего диплома.
— А потом?
— А потом мы с тобой свободны, куда захотим, туда и поедем, где захотим, там и будем жить. И вообще, будем делать всё, что захотим. Ты, вот, чего хочешь? — улыбаюсь я и веду ее за руку дальше.
— Пока я не знаю… Много чего, на самом деле… Но, пожалуста, обещай пока держать в тайне наши отношения…
— Конечно, — легко отвечаю я, не видя в этом тоже никакой проблемы.
Вообще, никаких проблем нет, когда все так круто складывается.
Глава 24
Глава 24
В ее комнате дико тесно, словно в купе поезда. Чуть попросторней, может, но не намного.
Я как-то раньше в таких местах не бывал, потому с интересом оглядываюсь.
У самой двери, прямо напротив вешалки, малюсенькая кухня: стойка с плитой, чайником и дешевой микроволновкой.
Пока шли до комнаты Кати, обратил внимание, что в квартире есть еще и общая кухня, но моя лаборанточка, похоже, там редкий гость… Оно и понятно, судя по захламленности и грязи в прихожке, тут явно не чистюли живут, наверно, на одной кухне с ними и находиться стремно. Особенно такой нежной девочке…
Ей вообще тут не место.
Хотя в комнате чисто.
Шкаф, разделяющий пространство на две половины. Здоровенное окно с широким таким подоконником, на который брошено несколько цветных подушек, книжка раскрытая лежит. Насиженное место, любимое. Перед ним — разложенный диван. С другой стороны — письменный стол с горой бумаг. Древний стул рядом.
И самое интересное, что имеется свой санузел, дверь в который открыта и содержимое прекрасно просматривается прямо от входа. Душевая, в которую я боком влезу, и то не весь, раковина прямо над унитазом… Офигеть, конструкция.
В целом, небогато, но и не убито. А из-за ковриков, обильного количества бабушкинских вязаных салфеток и ковра времен страны советов на стене даже уютно.