Я тебя придумала (СИ)

Впоследствии наследный принц много думал о том, что было бы, если бы он всё-таки выпил тот злополучный чай. Ведь ещё ни разу Эдигор не пропускал утреннего чаепития и даже часто с удовольствием закусывал принесённой свежеиспечённой булочкой.

Люк, кивнув, сосредоточенно налил в чашку напиток, стараясь не расплескать ни капли, и, глубоко вздохнув, сделал большой глоток.

Прошло примерно пять секунд, прежде чем паж его императорского высочества, закатив глаза, молча рухнул на пол.

— Люк!!!

Никогда в жизни ещё Эдигору не приходилось кричать так громко. Он даже не знал, что способен на подобные высокие звуки.

И почти тут же, увидев, что друг забился в припадке, а на его губах выступила пена, наследный принц снова заорал, только на этот раз так, что стёкла в окнах задрожали:

— АРАВЕЙН!!!

Учитель Грохан уже вертелся рядом с Люком, дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть его камзол, когда пространство возле стола закружилось белыми снежинками.

— Что случилось, ваше высочество? — спокойно спросил Аравейн, ещё даже не появившись в комнате полностью — снежинки просто обрисовали его фигуру, и только два огромных сапфировых глаза сверкали там, где должна быть голова.

Вместо ответа Эдигор указал рукой на бившегося в агонии Люка.

Наконец снежинки осыпались, и в комнату шагнул Аравейн. Сел возле мальчика, приложил ладонь к его лбу, что-то прошептал… и нахмурился.

— Ваше высочество, попросите ничего не трогать в этом кабинете, — сказал маг Эдигору. — А потом приходите ко мне.

Снежинки вновь укутали фигуру Аравейна, захватив теперь заодно и Люка… А потом обе фигуры растворились, и Эдигор знал, что в эту секунду маг уже приступил к лечению его друга.

Пара минут потребовалась наследному принцу, чтобы выгнать всех из кабинета, запереть его и доложить о случившемся начальнику стражи. Пришлось рассказать и о служанке, которая принесла чай. Эдигор не сомневался, что девчонке достанется, но сейчас был не в состоянии думать о ком-то ещё, кроме Люка.

Когда будущий император добрался до покоев Аравейна, он уже находился в состоянии тихой паники. Путь был неблизкий, и Эдигор за это время напридумывал себе столько всего, что уже почти не сомневался — друга живым он не застанет. Но никто из придворных, попадавшихся мальчику навстречу, ничего не заподозрил, потому что на лице наследного принца не отражалось ни единой эмоции. И единственное, что выдавало его состояние, это нервно подрагивающие кончики пальцев.

В покоях Аравейна было темно, но Эдигор сразу рассмотрел лежащего на кровати Люка. Друг больше не бился в припадке, только был бледен, как смерть. В его приоткрытые губы маг осторожно вливал какую-то красную жидкость.

Принц остановился в дверях, боясь помешать Аравейну. Тот молча вылил в рот Люка всё, что было в стакане, а потом повернулся к Эдигору.

— Ваше высочество, — тихо сказал Аравейн, — боюсь, я ничем не смогу помочь. Это болотная голубика. Отравление можно замедлить, но…

Будущий император только устало прикрыл глаза. Больше всего на свете он боялся заплакать. Ведь, в конце концов, он был всего лишь мальчишкой… мальчишкой, который потерял лучшего друга. Единственного друга.

Но нельзя… нельзя. Императоры не плачут. Даже будущие.

— Кто? — сказал Эдигор и удивился — настолько не похож был этот голос на его собственный.

Аравейн покачал головой.

— Я пока не могу сказать. Для этого мне нужно допросить ту служанку. Я уверен, девочка что-то знает.

— Хорошо, — кивнул принц. — Допросите. О результатах доложите мне. А сейчас оставьте меня, пожалуйста, с Люком.

Маг кивнул и молча вышел из собственной спальни. А Эдигор тут же подошёл к кровати и, сев рядом с другом, взял его за руку.

Она была холодной… и уже неживой. Болотная голубика — единственный из всех известных природных ядов, против которого так и не придумали противоядие. Чаще всего её добавляли в десерты, так как болотная голубика обладала довольно приятным, но фруктовым привкусом, и во многих блюдах её можно было почувствовать. Но не в любимом у Эдигора с Люком чае… фруктовом чае. И кто-то ведь об этом знал, кто-то спланировал убийство.

Чьё? Неужели Люка хотели отравить? Скорее всего, цель была иная — Эдигор, будущий император.

Но какая теперь разница? Его единственный друг лежал в постели, бледный и холодный, и Эдигор знал: пройдёт чуть больше суток, и от Люка останется только физическая оболочка, а душа улетит туда, где неважно, кто ты — принц, будущий император или сын кухарки, а важно что-то совсем другое.

Что-то такое, из-за чего Эдигор так любил своего единственного друга. И из-за чего теперь он, пока никто не видит, тёр внезапно заболевшие глаза кулаком.

Что это? Слёзы? Нет-нет. Ведь императоры не плачут.

Даже будущие.

Глава четвёртая, в которой всё становится ещё хуже

— Сердцу не прикажешь… Так народ говорит.

— Глупости он говорит, ваш народ. Сердце такой же орган, как и иные… И подвластен приказу свыше.