Я тебя придумала (СИ)

Я киваю, цепляясь за его голос, как за последнюю надежду, и чувствуя на своём лбу губы брата.

Я закрыла глаза, стараясь не отпускать это чудесное воспоминание — голос брата, прикосновение его губ, его рука, сжимающая мои пальцы. И прошептала, прижимаясь к Рыму:

— Можно, я тебе кое-что спою?

Я почувствовала, что он кивнул, вздохнула и вновь начала вспоминать.

Я научилась играть на гитаре ради Олега. Брату всегда нравилось, как я пою, поэтому я решила сделать ему такой подарок — тайком ходила к преподавателю, чтобы на наше общее тринадцатилетие сыграть для Олега на гитаре и спеть песню.

Почему я выбрала именно ту песню? Он понял. Я видела это по его глазам. Он с восторгом следил за тем, как я перебираю струны, как пою, стараясь не фальшивить.

— Ландыш, ландыш белоснежный,

Розан аленький!

Каждый говорил ей нежно:

«Моя маленькая!»

— Ликом — чистая иконка,

Пеньем — пеночка… —

И качал её тихонько

На коленочках.

Ходит вправо, ходит влево

Божий маятник.

И кончалось всё припевом:

«Моя маленькая!»

Божьи думы нерушимы,

Путь — указанный.

Маленьким не быть большими,

Вольным — связанными.

И предстал — в кого не целят

Девки — пальчиком:

Божий ангел встал с постели –

Вслед за мальчиком.

— Будешь цвесть под райским древом,

Розан аленький! –

Так и кончилась с припевом:

«Моя маленькая!»

… Когда я замолчала, Олег встал с кресла, подошёл ко мне вплотную и, взяв за руки, наклонил свою голову к моей так, что наши лбы соприкасались.

А потом я услышала тихое:

— Спасибо. Это была самая прекрасная песня, которую я слышал.

Я улыбнулась.

— Ты споёшь мне ещё?

— Конечно. Только тебе. И больше никому.

Я сдержала слово — не пела никому, кроме Олега. Даже Игорю. Да он и не подозревал, что я умею играть на гитаре. Точнее, умела. Когда-то очень давно.

И теперь я почему-то нарушила свой запрет, тихонько напевая Рыму ту самую песню.

Он ничего не сказал, когда я замолчала. Только прижал к себе крепче, хотя казалось, что это невозможно.

А я попыталась отодвинуть все воспоминания, чтобы успокоиться и наконец уснуть. Ведь завтра будет новый день… И наверняка очередная погоня за неуловимым демиургом.

Так и кончилась с припевом…

А я ведь действительно… кончилась. И если бы я тогда, исполняя эту песню, знала… Впрочем, и что тогда? Что было бы тогда? Что бы изменилось?

Я искала в себе ответ на этот вопрос уже очень долго. Искала — и не находила.

А может быть, просто не хотела находить.

.

Мы встали, едва солнечные лучи коснулись земли. Быстро собрали вещи, покормили и почистили лошадей, поели и умылись сами, поклонились Оракулу (каждый при этом думал про себя — чтоб ты провалился), сели на коней и поспешили прочь из этого странного места, насквозь пропитанного непонятной магией.

Я чувствовала, как напряжён Рым, по-прежнему ехавший позади меня. И даже понимала, почему — у нас уже не осталось почти ничего от запасов, выданных Милли и Брашем, кроме зелья временного сна (которое, если уж на то пошло, толком ничего не могло дать) и нескольких «ледяных игл». Были ещё, конечно, камушки Рыма, создающие защищающий от магии круг, но ведь это — всего лишь временная мера, вечно в этом круге сидеть невозможно, а если будет большой отряд, если нас окружат?

Мне всё это очень не нравилось.

— Рым, — шепнула я ему, — а если нам превратиться в птиц и просто долететь до Лианора? Ну, как мы с тобой из Эйма сбежали, помнишь?

Орк покачал головой.

— Всё не так просто, Линн. Тогда наш полёт длился лишь несколько минут, а до Лианора лететь много часов. Я не смогу столько времени поддерживать энергию, питающую руну Превращений. Возможно, если бы я был один, то мог бы попытаться… с перерывами на сон и отдых. Но тащить ещё и вас с Тором я попросту не смогу. Я, к сожалению, не Аравейн.