Нет, наш детдом был неплохой. Никто из взрослых над нами не издевались, было много развлечений, хорошие учителя, но все заканчивалось, когда я оказывалась в своей комнате. Если бы они просто не общались со мной, я бы пережила, но Лера и Вика взяли себе целью сделать мою жизнь невыносимой, в чем прекрасно преуспели. Удары, тычки, выдергивание волос лишь малая доля того, что я пережила за те два месяца.
Но потом появились они. Максим и Вадим случайно стали свидетелем, как девочки прижали меня к стене дверью от туалета и изо всех вдавливали моё тельце в штукатурку. Мне почти перебило дыхание, а кисти рук сгибались в неестественной для них форме, боль, а больше первобытный страх сковал всю меня с головы до ног.
И вдруг услышала визг Леры и истошный крик Виктории. В следующую секунду дверь отошла, и я оказалась в руках рослого мальчика. Это был Макс. Он гладил меня по голове и шептал что-то на ухо. А у меня неожиданно из глаз брызнули слезы. Даже тем, еще маленьким мозгом я до боли захотела быть кому-то нужной, чтобы любили просто так.
С тех пор мы не расставались. Удивительно, но эти две грымзы оставили меня в покое, навсегда. А на следующий год я переехала на третий этаж, к неплохим девчонкам, но они так и не стали моими подругами. Да мне и не нужно было этого, у меня был Вадим и Макс, моя семья и больше мне не требовалось.
Черт, так залипла в прошлом, что проехала свою остановку. А я уже опаздывала нещадно. Пришлось ускоряться и перепрыгивать аж по три ступеньки на эскалаторе, вместо двух, как бывает обычно. Как ни торопилась, всё равно заслужила полный негодования взгляд старшего менеджера. Но что-то говорить Нинель не торопилась, побаивалась меня, ну и правильно, а то палец на левой ноге, видимо, не до конца зажил.
Ну всё, в ближайшие 6 часов можно выключить мозг и просто раствориться в толпе. Работа официанткой вперемешку с уборщицей приносила сущие копейки, особенно по сравнению с моими уловами в бутиках. Но это были честные деньги, мои деньги. Только на них я могла покупать еду, платить за квартиру. Ворованные жгли руки, у них было другое предназначение.
К дому Горелова я подъехала только к полуночи, неимоверно тянуло спину, ноги ныли, очень соблазняла мысль перенести этот ненавистный мне визит на завтра. Но нет, нет, нафиг, не стоит так рисковать. Звоню в домофон, в трубке раздаётся глухой голос:
– Рыжая, ты?
– Я, конечно, кто же ещё? Выходи давай быстрей!
– Не звени, иду.
Пока эта мразь спускается, пытаюсь настроить себя. Спокойствие, только спокойствие. Если сорвусь, будут серьёзные неприятности, а этого мне вообще не надо сейчас. А так хочется броситься на Горелова и переломать его ублюдскую шейку, но нельзя, Алиса, нельзя. Во всяком случае, не сейчас.
Ещё стою с закрытыми глазами, когда слышу пиликанье открывающейся подъездной двери. Через секунду в нос ударяет приторный запах водки, чеснока и ещё чего-то не менее до ужаса противного.
– Привет, красотка! Не ждал тебя до конца недели.
Когда его руки обнимают мою талию, чуть не блюю от отвращения. Сука, какой же он противный! Хоть и на лицо смазливый, а в душе гнида настоящая. Выворачиваюсь из его объятий.
– Всё брезгуешь? – ухмыльнулся мужчина, но руку убрал – Это ты зря, мы ведь семья почти.
Смотрю в его рожу и думаю, специально что ли таких гадов воспитывают, в спецучреждениях.
– Завали хлебало, никто ты мне. Заказ забирай, мне домой надо.
– Ой, какие мы нежные. Мужика тебе надо, чтоб за шкирку таскал, а то борзая совсем.
Кривлюсь, кулаки сжимаю до боли в пальцах.
– С тобой нельзя по другому. Ну что, берешь?
– Показывай, что у тебя.
Достаю добычу за сегодня. Смотрю, как они перекочевали в жилистые руки Горелова, как он их мнёт, проверяет лейбл, даже на свет фонаря их поднял, эксперт черитов.
– Костюм беру, юбку тоже, брюки дешевка, себе оставь. А бирюльки есть?
– В следующий раз, – цежу сквозь зубы, а этому видно до кайфа меня доводить, всё ещё щупает, трогает, нюхает.
– Ясно, пятьдесят за всё.
Невольно офигеваю.
– Чего?? Охренел? Костюм Гуччи, минимум двести щас стоит.
– Это в магазине, я так дорого не продам. Может сама хочешь покупателя искать?
А глазки ехидно сверкают, знает, что черный рынок это его мир, я там никто и сама сбывать товар не смогу.
– Черт с тобой. Бери. По моим подсчетам ещё тыщ 600 осталось, последние три месяца на тебя работаю, потом баста.
Горелов аккуратно сворачивает одежду, убирает в принесенный с собой пакет.
– Лям триста, дорогуша, ещё минимум полгода. Не переживай, я тебе более дорогие заказы найду, сможешь за два раза отработать, мне Тулуп предложил…
Но дальше не слушаю, всё довёл, делаю быстрый выпад ногой, бью по коленной чашечке, точечно, в местечко, где я знаю, боль адская.
С внутренним ликованием, слышу, как тот визжит и скапычивается на здоровую коленку.
– Сука! Крестовская! Совсем одурела! Мести хочешь?
Подхожу ближе, захватываю рукой его белый, жёсткий чубчик и тяну вниз. Лицо парня перекошено от боли и злости, но он меня не тронет. Нужна я ему.