Я тебя прощаю. Чужая любовь

Эрил бесновался вместе со зверем, когда ведьма не обращала на него внимания, ссылаясь на занятость и полностью погружаясь в работу. В такие моменты он ждал, когда она закроет огромный блокнот, отложит ручку и позволит себя ласкать.

Оборотню казалось, что он давно забыл, что такое гордость, но ничего не мог с собой поделать. Уходил, в попытке доказать себе и богам, что он сильнее истинности. Но проходил день, два, за ними – неделя, вторая, и Эрил возвращался, ненавидя себя еще больше и сходя с ума от любви к Лире.

Тогда он вспоминал об обещании ведьмы и спрашивал:

– Когда ты поможешь занять мне место Альфы?

– Скоро, – отвечала ведьма, – совсем скоро. Дай мне еще времени.

Но вскоре все мысли о мести вытеснила другая – радостная. Лира носила его ребенка.

Эрил уже слышал биение маленького сердечка и ранее, когда Лера носила волчонка, и оно не вызывало никаких эмоций. Просто посторонний шум, к которому привыкаешь, как к тиканью часов.

Но слышать сердцебиение своего ребенка – совершенно другое. Ты прислушиваешься к частому стуку, и с каждым днем он становится отчетливей, и ты в голове рисуешь образ крохотного волчонка, а после гадаешь, кто же там. Сын или дочь?..

– Лира. – Эрил взволнованно ходил около просторного квадратного стола. – Ты пять часов на ногах, – сделал он замечание. – Тебе пора отдохнуть.

– Не волнуйся, – отмахнулась ведьма, переливая содержимое пузатой колбы в высокий медный ковш. – Мне нужна еще кровь, – не поднимая головы произнесла она. – Эрил, – позвала требовательней, не получив желаемого сразу. – Нужна сейчас, иначе мне придётся начинать всё сначала. А это ещё пять часов на ногах, – привела она весомый аргумент.

Хоть лицо мужчины и выражало недовольство, оборотень присел на стул и привычным жестом протянул руку. Он уже давно не спрашивал, зачем ведьме его кровь, да Лира и не отвечала, вместо ясности даря улыбку и немного ласки.

– Спасибо, – поблагодарила она и вновь принялась за работу.

А оборотню только и оставалось, что выполнять просьбы своей пары, совершенно забыв о своих потребностях.

Прошло еще немного времени, и Лира больше не занималась ведомством, стала неразговорчивой и раздражительной, а через несколько недель и вовсе замкнулась в себе, изредка поднимаясь с постели и позволяя оборотню приблизиться к себе. Эрил словно верный пес, не смел переступать порог спальни без разрешения и все ждал, что Лира слегка улыбнется ему и поманит пальцем, чтобы попросить о чем-то.

Наконец его ведьма повернула голову и жестом пригласила войти.

– Ребенку скоро понадобится одежда, – произнесла она срывающимся голосом. Ее лоб покрывала испарина, и Лира задерживала дыхание и замолкала на секунду-вторую, а потом продолжала говорить: – Иди прямо сейчас. Купи все, что нужно, – она кивком головы указала на лист бумаги и вновь ее дыхание сбилось, а к лицу прилила кровь. – Поторопись. Не бойся, фамильяр мне поможет, – говорила она. – Защитит и добудет сил, если понадобится. Да и что может произойти за час? – спросила она с вымученной улыбкой.

И оборотень повиновался, с тревогой в сердце оставляя свою пару. Он еще никогда в жизни так не спешил. Все его мысли были сосредоточены вокруг ведьмы и потомства. С часу на час крохотный волчонок, биение сердца которого он слушал последние месяцы, появится на свет, и он наконец возьмет его в руки.

Мечта оборотня сбылась, но немного не так, как он предполагал. К его возвращению в спальне изменилось многое.

Спальня оказалась пуста. Ведьмы не было, она исчезла, словно ее никогда и не было в жизни Эрила. Ни книг, ни одежды, ни многочисленных терпко пахнущих мешочков с травами, ни колб и котелков – ничего.

Лишь небрежно завернутый в кусок белоснежной простыни крохотный кряхтящей комочек в центре кровати, который недовольно сучил ручками и ножками, кривил красное личико, требуя тепла и заботы. И рядом короткая записка. «Это твой сын, – говорилось в ней. – «Я не давала ему имени. Прощай, волк».

Эпилог 2. Адам

Полтора года спустя

***

Ничего не может быть лучше, чем знать, что тебя ждут дома. Я это понял, когда мы с Лерой наконец перевезли все вещи из обоих домов в новый и впервые там ночевали. И каждый последующий день я возвращался не в пустое холодное помещение, как раньше, а к своей семье.

Волчонок рос не по дням, а по часам. Не знаю, как Артем понимал, что именно я еду по улице, но, когда я парковался у дома, его улыбающаяся мордашка, прижавшись носом к стеклу двери, с нетерпением меня ждала. И я расплывался в ответной улыбке, забывая об усталости или проблемах, скопившихся за день, что не давали до этого момента расслабиться.

Говорить волчонок пока наотрез отказывался, но это никак не мешало ему объясняться и добиваться желаемого.

Переступив порог дома, я подхватил сына на руки.