Я тебя проучу (СИ)

— Пусть будет так. Я не претендую на звание «Лучший сын года». Я и так посвятил ей больше времени, чем она мне. Пора это прекращать. — Пальцами зачесав влажные волосы, он обувается и ощупывает меня взглядом: — Поройся в моих вещах. Может, подберешь для себя майку.

Я перевожу взгляд на свою порванную блузку у его ног и молча киваю. Трудно сконцентрироваться на шмотках, когда отец моего ребенка перекладывает заботу о родной матери на чужих людей. Но я уже уяснила, что не советчик ему в этом вопросе. Он сделает так, как посчитает нужным.

Повалявшись в постели еще с полчаса, я все-таки совершаю набег на шкаф и облачаюсь в мужскую рубашку. Застегиваю средние пуговицы, подворачиваю рукава и переключаюсь на ноутбук. Взяв из вазочки ароматное яблоко, надкусываю и сосредотачиваюсь на последних городских новостях. ДТП, ограбление банкомата, прорыв трубопровода, мошенничество, расширение дорог, арест Разумовского…

— Чт-то? — говорю вслух, поперхнувшись и закашлявшись.

Отложив яблоко, открываю статью и пробегаюсь по ней глазами. Вчера вечером этот гад был арестован по обвинению в шпионаже и вымогательстве. Также задержана его помощница, обвиняемая в фальсификации документов и присвоении денежных средств в особо крупных размерах.

— Обалдеть…

Взглянув на фотографию Мадлен в наручниках, хватаюсь за голову. Не знаю, как Богатыреву это удалось, но если у суда будут доказательства выдвинутых обвинений, то моя подруга надолго загремит за решетку. А за то, что попортила репутацию Разумовского, еще и от него отхватит. Или от его жены, которая явно не в курсе этого романа.

Мне даже становится жаль Мадлен. Она выворачивалась наизнанку в погоне за денежным счастьем. Прыгала с члена на член, ныряла из кошелька в кошелек, чтобы в конце концов сесть в тюрьму. Все-таки у всего должен быть предел, иначе можно заиграться.

Закрыв ноутбук, отхожу к окну и распахиваю его, впуская в комнату свежий утренний воздух. Вдыхаю поглубже, закрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. Встречаю не только начало нового дня, но и начало новой жизни.

— Позволь мне хотя бы познакомиться с внучкой, — слышу с улицы.

Перегибаюсь через подоконник и вижу черную машину посреди двора. Возле нее Богатырев, два его человека, мать и еще какая-то женщина, держащая ее под руку.

— И как я представлю тебя ей? В качестве кого? — фыркает Богатырев. — Перестань давить на больное. Пора усвоить, что меня соплями не подкупишь. Там ты ни в чем не будешь нуждаться.

— Буду, — всхлипывает она. — В общении с вами, моими детьми.

Богатырев желчно усмехается:

— Правда? А что ж ты, такая любящая и заботливая, до сих пор не попросила познакомить тебя с дочерью? Хочешь, я отвечу? Потому что тебе на нас плевать. Ты просто хочешь комфорта. Там получишь его в полной мере, которую заслуживаешь.

— Ты такой же, как твой отец! — вдруг выплевывает она, забыв о слезах.

— А ты хоть знаешь, кто он? В моем свидетельстве о рождении графа «Отец» пустует. — Он делает шаг вперед и нависает над своей ощетинившейся матерью. — Тебя не было с нами, когда мы в тебе нуждались. Меня вырастил детдом. Иру — приемные родители. Радуйся, что сейчас, когда ты в нас нуждаешься, мы не вышвыриваем тебя на улицу.

— К тебе все это вернется, Платон! Твоя дочь тоже от тебя когда-нибудь отвернется!

— Ты так ничего и не поняла. — Он отходит от нее и кивает своим людям садить мать в машину.

Она визжит, брыкается, но бесполезно. Богатырев непрошибаем. Стоит истуканом и наблюдает, как истеричную женщину запихивают в салон и вывозят со двора. Увозят от него навсегда.

Не представляю, какая буря беснуется у него внутри, но он еще долго смотрит на закрывшиеся ворота. Молча и не двигаясь. Наверное, прощаясь с трудным этапом своей жизни, мирясь с рассветом нового. Мы с ним оба что-то перечеркнули. И оба все начинаем сначала. И либо я буду пилить его тем, какой он плохой сын, и мы будем тащить эту ношу в наше будущее, либо приму его таким, какой он есть, и с уважением отнесусь к его решению. Ведь Богатырев не дурак. Он знает, что делает. Если считает, что так будет лучше, значит, на это есть причины.

Когда он возвращается в комнату, я просто подхожу к нему, подтягиваюсь на носках и целую.

— Спасибо, — шепчу в губы.

— За что? — хмурится он.

Я улыбаюсь и, обвив его шею руками, отвечаю:

— За то, что ты есть.

Его выражение лица меняется. Он шел сюда с уверенностью, что встретится с моим осуждением. На секунду даже теряется. Но потом сама судьба дает нам шанс оставить эту тему в прошлом. Я не хочу говорить о своей сестре Стелле, он — о своей матери. И наша дочь буквально становится знаком, что пора прекратить думать о них и страдать. Она вбегает в комнату со счастливым визгом:

— Мама, папин дом такой большой!

Богатырев ловит ее на руки и прижимает к себе. А она радостно смеется, оказавшись в его крепких объятиях.

— Это не мой дом, — отвечает он. — Но мой не меньше. Скоро мы поедем туда.

— А на море? — спрашивает Саша, и я одергиваю ее:

— Зайка, нельзя напрашиваться.