Я отчетливо слышу шаги, щелчок отмыкаемого замка, скрип. Дверь распахивается, оттесняя Ника. В ноздри бьет аппетитный запах жареного лука, а слух улавливает музыку – песни любимой рок-группы Балабаева.
– Ты вовремя, Алин. – Пакет из моих рук вновь забирают. – Картошку жарю. А ты что застыла? Заходи. – Витя исчезает в глубине квартиры. – Устала? – доносится уже из кухни. – Ужинать скоро будем.
Глава 10
– Ты вовремя, Алин.
Слышу мужской голос и узнаю запах – уловил его еще на пляже. От Али пахло другим мужчиной. Именно этим, что сейчас скрыт за тонкой металлической пластиной.
– Картошку жарю.
Меня подмывает схватить соперника за руку и вытащить на площадку, посмотреть на эту суку собственными глазами.
– А ты что застыла? Заходи. Устала? – в голосе лживая забота. Все слова этого недомужика отравлены фальшью. – Ужинать скоро будем.
Алина, затаив дыхание, не отводит от меня взгляда. Она в замешательстве, словно в этот самый момент решает, остаться здесь или переступить порог, определив тем самым выбор.
Неужели простила? Мудилу, что окунул ее в грязь. Нет, превратил ее в грязь.
«Почему?!» – хочется орать во все горло.
– Серьезно? – вырывается у меня вслух из потока мыслей. – Боишься, что я тебя подставлю перед ним?
Ее губы шепчут что-то невнятное, скорее глупые оправдания.
– Ты выбрала его? – я не сдерживаю вопроса.
Я не позволяю себе движений, боюсь сорваться. Слух, зрение, обоняние – все на грани. Зверь может вырваться в любую секунду.
– Он – мудак, – я проталкиваю сквозь стиснутые зубы.
Зверь выкручивает мне жилы, тянет, требует выпустить его, дать ему свободы. Желает перехватить контроль. Боль трансформации полосует вдоль позвоночника. Треск рвущихся тканей, хруст костей: отчетливые глухие щелчки под лопатками. Я заставляю себя отступить, увеличить расстояние. Боюсь за Алину больше, чем за себя когда-либо.
– Я сама разберусь. Ты ничего не знаешь обо мне, – Аля говорит тихо.
Так тихо, чтобы он не услышал. Он!
На языке скапливается горечь – это вкус разочарования, едкой боли, собравшейся под ребрами, распирающей мою грудную клетку. Приходится несколько раз сглатывать. Шумно, с рычанием.
– Он недостоин тебя. Такие в принципе не достойны любой женщины.
– Это не тебе решать, Ник. Мы чужие друг другу. – И ведь верит в то, что говорит, я не слышу лжи. Верит! – Я тебе чужая, – продолжает несмело. – Ты мне чужой.
Чужой…
– Аля, ты идешь? – вклинивается бывший. Звук его голоса – мощный электрический разряд. Катализатор, лишающий меня по капле самообладания.
Шаги. Шаркающие, с мерзким хлопком подошвы о пятку. Ближе. Четче. Громче.
Я стискиваю кулаки.
«Он не имеет права находиться здесь. Не имеет права находиться рядом с ней! Рядом с моей женщиной. Моей! – так отчетливо слышится в голове. – Моей, – бьется в сознании человека и зверя. – Моей».
– Аля, ты с кем-то разговариваешь?
– Со мной, – я дергаю дверь на себя, распахивая настежь.
– Алин, идем ужинать.
Мужик игнорирует мое присутствие, делает вид, что ему плевать, но я-то слышу, как долбит его сердце.
Я вижу его впервые и не сдерживаю смеха. Болезненного, пугающего даже меня. Это что, шутка?! Аля выбрала вот это?
Вот это, с плешью на темечке, с желе вместо мышц, в синтетических трениках тошнотворного зелёного цвета, натянутых на пивное пузцо. Это смело открывать свою пасть? Извлекать из себя звуки, что унижали мою женщину?! Сравнивать ее с дешевой куклой?
Он поднял руку, намереваясь взять Алину под локоть.
– Не смей! – ору я, срываясь с места.
Вспышка сознания зверя. Яркая, демонстрирующая, как нужно поступить с соперником. Ничтожно короткая, но и она отнимает на долю секунды контроль. Служит спусковым крючком.
– Ник! – женский сдавленный писк.
Широкий шаг, выпад и мои пальцы крепко удерживают мудака за горло, с грохотом припечатав к железной двери.
– Что ты делаешь? Не смей! – Женские руки впиваются в мое предплечье, тянут. – Отпусти его! – Пальцы соскальзывают, царапая острыми ноготками кожу.
– Отойди, – рявкаю я, дергая плечом. – Отойди, я сказал!
Аля дрожит всем телом, но послушно отступает. Топчется по своей же сумке, шумно втягивая кислород через рот.
– Ник, не нужно. – Она делает шаг ко мне, не смея касаться. Боится.
– Ну ты и шлюха, Алина! – Мужик дергается, желая вырваться. Ему смешно, он не понимает, что только что подписал себе смертный приговор.
Это последние слова, что я слышу, окончательно слетая с катушек. Не раздумывая, подминаю мужика под себя и остервенением наношу удар. Насмешка сползает с лица ублюдка, трансформируясь в гримасу боли, расползаясь густой кровью по губам, стекая по подборку. Мне этого мало, зверю этого мало. Он хочет рвать, вгрызаться, вытягивать жилы, вонзать зубы и отдирать по большому куску плоти, а человек наносит еще один удар. Хруст и снова кровь. Болезненный вой и еще серия ударов, заставляющая замолчать.