Я тебя съем

– Да. Но не надейся, что Константин перекроит как удобно тебе. Подкорректирует, чтобы в дальнейшем не было проблем. Нельзя каждому мудаку вправить мозги и сделать из него нормального человека. – Это, наверное, самый теплый и долгий разговор с отцом за последние пару лет. – Я рад за тебя. Искренне рад. Тебе не хватало ответственности в этой жизни, и теперь она есть. Тебе придется отвечать не только за себя, но и за нее – за свою пару. Это поможет мозгам встать на место.

Кажется, я поторопился делать выводы: душевного разговора не выйдет.

– Больше похоже на то, что ты рад избавиться от головной боли в виде меня, – отвечаю я, трогаясь с места.

– Сейчас ты говоришь глупость, Ник. Мне повезло встретить твою мать, повезло с тобой и Крисом. А наши непростые отношения – норма. Ты вырос, у тебя появилось свое мнение и свой взгляд на жизнь. А еще ты упрям, – твердо закончил родительскую речь.

Глава 12

Алина

* * *

Захлопнув дверь и закрыв оба замка, не разуваясь, я подбежала к кухонному окну и тут же отпрянула. Внедорожник показался из своего укрытия и медленно крался в сторону выезда.

– Тише, – я дала установку разогнавшемуся сердцу. Присела на табурет, облизала пересохшие губы. Осмотрелась. – Балабаев, ты свинья, – произнесла, собирая картофельные очистки со стола.

Я заняла себя механическими действиями, отказываясь обдумывать последние несколько часов жизни. Запрещала воскрешать в памяти – ставила блок. Руки тщательно очищали чугунную сковороду, оставшуюся от старых хозяев квартиры. Запах подгоревшей пищи и моющего средства осел горьковатым привкусом на языке, провоцируя кашель. Я протираю стол, раскладываю вымытую посуду по местам, а взгляд то и дело возвращается к телефону, оставленному на подоконнике. Я не могу быть одна. Я не хочу быть одна. Нарастающий гул в голове сведет меня с ума.

– Привет, Алин, – радостный голос подруги действует неправильно. Вместо ожидаемой легкости тоска и боль накатывают с новой силой.

– Привет. Саш. Помнишь, ты говорила, что вы зайдете ко мне на днях? – Отчего-то стыдно сказать прямо: «Я не справляюсь, мне нужна ваша помощь». Меня медленно прижимает многотонной плитой боли, выжимая последние капли выдержки.

– Аль, ты что, плачешь? Что-то случилось?

– Случилось, – я произношу срывающимся голосом.

– Ты льешь слезы из-за того красавчика с пляжа или Балабаева?

– Да.

– Информативно, – голос подруги сбивается, она шумно выдыхает. – Жди, сейчас Аньке позвоню, будем минут через тридцать.

– Я ей звонила. – Я растираю по щекам слезы. – У нее отключен телефон.

– Сменила номер. Она от Влада прячется. Фух, – Комарова переводит дыхание. – Я уже на стоянке, слышишь, бегу? – Стук каблучков доносится из динамика. – Булочку могу с собой взять? Ее больше не тошнит. Родители категорически отказались от идеи с ней посидеть.

Почему-то эти подробности вызывают у меня улыбку.

– Угу.

– Ты там чай попей, что ли, – подруга дает наставления. – Все, до встречи.

Я прислушиваюсь к совету, наливаю кружку крепкого сладкого чая, присаживаюсь в ожидании на подоконник. Подо мной тротуар тускло освещен из окон первого этажа, чуть дальше пустующая детская площадка полностью погружена во мрак, невозможно даже угадать очертания высоких качелей.

Темнота завораживает, будоражит фантазию, кажется, что из нее кто-то вглядывается в ответ. Смотрит так же пристально, как и я. Желтый язык пламени зажигалки вспыхивает неожиданно, подсвечивает мужской силуэт в капюшоне. Я слежу за плавными движениями курящего. Огонек поднимается к лицу, разгорается ярче и пропадает в темноте, пуская мое сердце вскачь. Аромат вишни и табака наполняет легкие, но это невозможно: окна плотно закрыты. Навязчивый коктейль – всего лишь причуды утомленной нервной системы.

Визгливый лай собаки отвлекает. Комаровы освещают фонариком телефона себе дорогу. Как только луч света скрывается под козырьком подъездной двери, я спрыгиваю с подоконника. Сестры спорят, их звонкие голоса в сопровождении навязчивого лая разносятся по лестничной клетке:

– Я просила тебе не напоминать!

– Ань, я случайно.

– За случайно бьют отчаянно. Забыла?

– Обещаю, что больше никогда не напомню тебе о Косареве. Честное-пречестное слово, – жалобно тянет Комарова-младшая.

– Ты специально, да?! А сейчас ты что делаешь? – Аня поднимается первая, удерживая в руках два бумажных пакета и небольшую сумку. – Закрой свой мохнатый рот, чудище! – рявкает, когда Булочка заходится лаем, от которого неприятно звенит в ушах.

– Ну а как мне надо было сказать? Привет, Аль! – Саша прижимает вырывающуюся собаку к груди.

– Да успокой ты ее! – Аня целует меня в щеку. – Сорокина, сегодня ты выглядишь еще хуже, чем в прошлый раз. Что он с тобой сделал? – Наступает на пятку белоснежных кед и разувается.

– Это долгий разговор, – отвечаю я тихо.

Саша входит последней, закрывает дверь и наконец выпускает собаку из рук.

– Я не понимаю, что происходит с Булочкой. Ей что-то не понравилось там, во дворе, – поясняет.