Я тебя съем

Кажется, я стал понимать отца: один ее взгляд, даже вот такой расфокусированный, и желание хорошенько тряхнуть чудесным образом превращается в ничто. Рычишь ты уже по инерции, вроде потому что начал и глупо идти на попятную.

– Больше ни ногой одна, – произношу я.

А еще я заметил, как меняется ход времени рядом с Алей. Минуты то растягиваются, превращаясь в часы, то превращаются в короткие мгновения, яркие вспышки. Вот я несу откровенный бред, усаживая девушку в машину, и уже прощаюсь, вцепившись мертвой хваткой в обмотку руля.

– До завтра.

– До завтра, – прощается Аля, бросив ничего не понимающий взгляд и закрывая дверь. Она входит в подъезд, ее фигура мелькает в окнах лестничных пролетов, появляется в кухонном окне, несмело выглядывая из-за штор, и я включаю передачу и трогаюсь места. Проезжаю пару кварталов и чудесным образом вновь оказываюсь перед пятиэтажкой Алины. Ну, ничего, я подежурю пару-тройку часов, удостоверюсь, что она легла спать.

День третий.

Игнорировать желание зверя быть рядом со своей парой становится сложнее. Не невозможно, конечно, но приходится прикладывать некие усилия, чтобы не торопясь принимать душ, завтракать, одеваться. Успокаиваю себя мыслью, что волк устал быть взаперти и ему требуется мягкая земля под лапами, устеленная низкой травой, хмельной аромат хвои и ледяная воды из ручья – ему требуется свобода.  Запахи… звуки… шум ветра от скорости при беге, чтоб от усилий сводило мышцы, и легкие обжигало прохладой свежего воздуха. Сегодня же вечером останусь в «Озерной долине», навещу родных, пробегусь со стаей. Так и сделаю. Определенно, так и сделаю.

Поездка до университета могла бы пройти и лучше, но для первого раза, я считаю, вполне успешно. Если бы не звонок Марии Федоровны, то отлично. Наконец, третья пара.

Дверь преподавательской неплотно прикрыта, и я слышу ее голос – никакой другой, только ее – голос своей пары. Остальные служат фоном. Несвязанными, бессмысленными звуками.

– Спасибо. Я вас поняла, Людмила Васильевна.

Аля проходит мимо, прижимая к груди толстую тетрадь и папку. Волнуется, не с первого раза справляется с замком аудитории, растерянно окидывает группу взглядом, скомкано здоровается и представляется, раскрывает тетрадь и начинает занятие.

Сейчас Алина похожа на робота, сверяясь со своими записями, проговаривает текст, смотря поверх голов. А зверь буквально выворачивает меня наружу, требует приблизиться.

– Я могу пересесть на первую парту? – спрашиваю я.

Алина согласно кивает, не отрывая взгляда от видимой только ее взгляду точке на стене.

Я занимаю место напротив. Первая парта перед преподавателем всегда свободна. Аля сбивается, но находит строчку в тексте и продолжает тараторить. Зверь улавливает страх. Это еще что за новости?

Она так близко, что по телу бегут мурашки, приподнимая волоски. Вытягиваю ноги, специально задевая остроносые черные туфли.

Аля хмурится, поджимает ноги, а страх окатывает новой волной. Она заканчивает занятия, просит старосту нашей группы задержаться, закрывает аудиторию и ведет Миронову с собой.

Прячешься, значит. Ничего, не гордый, подожду.

Пять минут… десять… пятнадцать… а я не отвожу взгляда от лестницы. Наконец, она выходит, торопливо спускается, ныряет в припаркованное такси напротив главного входа. А вот это уже совсем нехорошо.

Я следую за такси, держусь позади, стараясь не попадать в поле зрения. Оставляю внедорожник в соседнем дворе.

Что ж, отрицать очевидное, глупо – вскидываю голову к балкону четвертого этажа и осматриваюсь по сторонам.

Я тронулся умом. Поплыл. Сошел с ума. Одурел.

Называйте как хотите.

Поднимаюсь на четвертый этаж, прислушиваясь к происходящему в маленькой квартире. Не жму кнопку дверного звонка, ведь не откроет. Подкрадется, посмотрит в дверной глазок и сделает вид, что ее нет дома.

Зверь слышит легкие шаги, очень близко, прямо за тонкой металлической пластиной, скрип, какой-то шум, грохот.

– Ой! – жалобный женский вскрик.

Аля включает воду – принимает душ или набирает ванну. Я мягко поворачиваю ручку входной двери – заперто. Зверь тут же подсказывает человеку, как попасть внутрь квартиры. Спустя минуту прикидываю, выдержат ли меня перила балконов. Надеюсь, не сорвусь, топчусь по твердой высохшей почве под ногами. Упасть не смертельно, но, если не задержать падение, точно переломаю конечности и отобью внутренние органы.

Оборачиваюсь вокруг своей оси – во дворе ни души. Долго не раздумываю, отталкиваюсь и цепляюсь пальцами за прутья второго этажа, кажется, что соскальзывают ладони, но нет, это металл жалобно скрежещет о бетонную поверхность.